Волны собираются вдалеке, решая проглотить их, целеустремленно шумят, не передумывают, потом безрезультатно изгибаются, открывают рот, чтобы заглотить их, сожрать, забрать с собой на глубину и переварить, но наталкиваются на скалу и раскалываются, разбиваются на миллионы осколков, которые летят прямо на них и попадают в лицо, на руки, в грудь и стекают вниз, они пугаются и вынуждены улыбаться каждый раз своей победе. Уле воет от радости и от смущенных лиц взрослых, а обманутый супруг плачет, поскольку все равно у него теперь мокрое лицо.
Агнес и Ада кидают красный мяч на пляже. Агнес и Ада — это красные, огненные имена. Ветер несет мяч, иногда останавливает его в воздухе, оглядывается и решает продолжить движение в каком-нибудь неожиданном направлении, они бегут за ним, чтобы поймать мяч, прежде чем он упадет на землю, падают сами и смеются над собой. Корабль скользит мимо на горизонте. Другой корабль на горизонте бросает якорь. Начались летние каникулы, и Аде хочется купаться.
Нина приносит самые большие чистые полотенца. Они постираны в новой машине в подвале, которая ночь за ночью так успокоительно гудит, высушены солнцем на веревках за домом. Агнес, Ада и Уле раздеваются, белые и худенькие, хрупкие и такие смертные. Кровь стучит в голубых венах на запястьях, лодыжках и под коленками. Они держатся за руки и дрожат. Наклоняются, берут плоские камни и кидают их в море, заставляя прыгать. Видят на дне нечто, что требует более внимательного изучения, забывают себя и вспоминают одновременно. Мужчины в костюмах сели на песок, им дали пиво, они забыли пойти на работу, вспомнили уже слишком поздно, вспоминать и забывать одновременно — это стоит того.
Ветер немного стих. Стало меньше облаков, и плывут они медленнее. День предназначен для всего медленного. Некоторым проще, когда все происходит медленно, некоторым, наоборот, интереснее стремительность.
Корабль поднял якорь и скользит прочь. Нина закрывает глаза и слышит, как купаются дети, голоса поднимаются на пол-октавы. А мужчины в костюмах вспоминают, что когда-то были мальчиками и тоже купались.
Им дают сколько угодно пива, оно есть в продаже. Им надо было быть на работе. Они должны были сидеть в выглаженных рубашках на фоне лаконичных пейзажей из датской березы и галогеновых ламп, но они не дошли. Они здесь. Они перебрали, не без основания, в последнее время они вообще много пьют. Сванхильд сидит между ними и очень хорошо их понимает.
Нина тоже пьет пиво за удачное завершение праздника. Она может почивать на лаврах, но насколько эти лавры хороши? Она выносит кухонные стулья и красит их в синий цвет. Мужчины выносят баллон с гелием и надувают мячи, спасательные круги и купальные матрасы Уле, которые летят, словно ковры-самолеты, но потом дети ложатся на них и гребут к берегу.
Когда-то они тоже были мальчиками, искали камушки на пляже, кидали их в море, заставляли подпрыгивать, мерзли под полотенцами и терли друг другу спины, когда-ни-будь этот день станет таким же далеким и нереальным, как детские купальные дни, и, может быть, они улыбнутся, вспоминая его, потому что, может быть, именно сейчас начнется все хорошее? Солнце стало красным, море напоминает листы меди, которые они прибивали к блюдам для фруктов и пепельницам на уроках труда в начальной школе, они забывают, что у них есть работа, дети, жены. Уроки труда исчезли где-то вдали, они улыбаются воспоминанию о самих уроках, об учителе, об ударах молотком по пальцам, когда-нибудь они, возможно, будут так же улыбаться воспоминаниям об этом дне, об этой боли, потому что все хорошее, возможно, начнется прямо сейчас, совсем скоро? Будущее начинается, секунда за секундой, а за ним вырастает прошлое, секунда за секундой, только еще быстрее.
На парковке останавливается машина, мужчины беспокоятся, они оба виноваты, им очень стыдно, они не хотят никого видеть, они не готовы. Они встают, но не знают, где спрятаться. Хлопает дверца машины, Нина бежит наверх, это может быть Франк Нильсен, который приехал за своим аппаратом для шариков, но из машины с грохотом выскакивает расстроенная, заплаканная, взъерошенная женщина в пижаме.
— Он здесь?
Нина помогает ей подняться с гравия, зайти в дом и спуститься по лестнице.
— Я не могу без него жить, со мной такого никогда не случалось, это — как ножом по сердцу, теперь я понимаю, почему так говорят, я не спала ночью, не могу больше ни о чем думать, не могу заниматься детьми, моей маме пришлось приехать, он не берет трубку, он не хочет со мной говорить, где он?
— Он вас любит.
— Что? Любит?
Она бросается ей на шею, легкая как перышко — одни кости.
— Да, да, дружок.
— Вы с ним говорили?
— Да, он любит вас, это очевидно.
— Он так сказал?
— Нам всем это понятно.