Преисподняя

Она вся была, как натянутый шелк, — тронь, посыпятся искры, но вместе со злостью угадывалась решимость: что-то гимнастка надумала и не собиралась отступать. В злости она была загляденье: собранная, сосредоточенная, но и на взводе, словно идет чемпионат и ей вот-вот на помост. Впрочем, мастер спорта как-никак. И мысль в глазах, даром что генеральская дочь.

— Вот что, — сказала она вздорно и с нарочитым капризом. — Ваши отношения с генералами — это ваше личное дело, меня это не касается. И не впутывайте меня, я здесь ни при чем. А практику мне не срывайте, у нас зачет на носу.

И была права, он признал, крыть оказалось нечем. К тому же еще на заре эпохи один большой знаток изрек: «Сын за отца не ответчик». Дочь, надо думать, тоже.

При всем своем кокетстве и насмешливости Лиза обладала холодным трезвым умом. Першин потом не раз убеждался, как она умеет настоять на своем: если ей надо было, она не отступала, добивалась настойчиво, пока не достигала цели. Трудно было предположить в хрупкой грациозной девушке такую волю и такую решимость.

Они беседовали каждый день, но палата была на троих — чужие уши, любопытные взгляды; они стали посиживать в укромных углах. Она таскала ему передачи, подкармливала с домашнего стола, и Першин не сопротивлялся, съедал, потому что госпиталь — он госпиталь и есть: для десантника хватит лишь не умереть от голода.

Поначалу его часто навещали мать и отец. Им это было невподым, ехали через весь город, отпрашивались с работы. Вскоре они поняли, что сын в надежных руках, пропасть ему не дадут, и отступились, доверили ей, а сами приезжали по выходным, после рынка.

Лизе нравилось его кормить, она сидела рядом и смотрела, как он ест. Его аппетит завораживал ее, повергал в немое восхищение. Давно известно, что ничто так не влюбляет женщину, как возможность накормить: предмет заботы неизбежно становится любимым.

Аппетит Першина сразил ее окончательно. Иногда его разбирал стыд за свою беспринципность — жирует на генеральских харчах, но Лиза опровергла его в два счета:

— Это входит в лечебный процесс, — заявила она решительно и даже прошантажировала слегка. — Если ты не пойдешь на поправку, я не получу зачет.

Она в момент отбила у него охоту голодать по политическим мотивам, из-за неприязни к генералам, тем более, что сами генералы ели не задумываясь.

Зачет она сдала. Першин вместе с ней трясся в коридоре у дверей профессорского кабинета, вполголоса бубнил угрозы: если ей не поставят зачет, он покажет в натуре, что такое действия штурмовой группы при контакте с противником.

…тоннель впереди изгибался плавной дугой и исчезал за поворотом. На плане каждый тоннель напоминал дерево: коридоры уходили в разные стороны, как ветки от ствола, и снова ветвились, проследить их до конца было трудно. Вместе с проводником Першин прошел один из коридоров, увешанный кабельными кронштейнами и пучками проводов, время от времени коридор менял направление, потолок снижался, приходилось нагибаться, но они продолжали движение, пока не уткнулись в решетку.

Фонарь осветил бетонную камеру, увешанную кабелями, которые исчезали в новом коридоре; можно было жизнь потратить, чтобы пройти все ходы из конца в конец.

Под землей Москва была причудлива и разнообразна, как на поверхности. Першин понял это, разведав многие тайные спуски, подземные ходы монастырей и церквей, склады, амбары, винные погреба, катакомбы на месте древних каменоломен, откуда первые жители брали камень на строительство города; он по крохам собрал сведения о новострое — секретных сооружениях госбезопасности, армии и прочих ведомств, каждое из которых имело под землей центры управления и связи, бункеры для начальства, комфортабельные убежища, не говоря уже о целой системе транспортных тоннелей, ведущих из центра Москвы на окраины и дальше, за город.

Получив задание, Першин стал искать людей, способных пролить хоть какой-то свет. Толком никто ничего не знал, но со временем из слухов, сплетен, разговоров и архивов стала складываться общая картина.

Геологи, маркшейдеры, связисты угадывали некое соседство — обширные пустоты, металл, вибрацию, излучения, источники которых таились под землей. Что-то существовало там, на большой глубине, какой-то скрытый мир, не просто существовал, а жил — дышал, нуждался в воздухе, воде, электричестве, непонятное движение происходило там, и какие-то люди исчезали и появлялись тайком от чужих глаз.

Похоже, под землей существовала сеть тоннелей, не уступающих в размерах городскому метро. «Второе метро» — называли эту сеть собеседники, название то и дело мелькало в разговорах, и выходило, что под известной системой метрополитена находится другая, секретная. Поверить было трудно, но старики, с которыми беседовал Першин, стояли на своем.

— В сорок первом на ноябрьские праздники собрание проходило в метро! Там был Сталин! — запальчиво повысил голос старик, раздосадованный, что ему не верят.

— Знаю. Это все знают, — подтвердил Першин. — Станция «Маяковская».

— А прибыл он с охраной из тоннеля. До этого был в ставке.