Прекариат: новый опасный класс

Затем случился финансовый шок, затронувший Прато точно так же, как и другие старинные промышленные районы Европы и Северной Америки. Банкротства следовали одно за другим, рос уровень безработицы, недовольство переходило в возмущение. Всего за несколько месяцев левых политиков оттеснила от власти ксенофобская Лига Севера. Она сразу же начала наступление на китайцев, организуя ночные рейды на их фабрики и в подпольные цеха, сгоняя бесправных китайцев и обвиняя их во всех несчастьях. А в это время политический союзник Лиги премьер-министр Сильвио Берлускони заявлял во всеуслышание о своих намерениях победить «армию зла», как он называл нелегальных мигрантов. Потрясенный посол КНР поспешил покинуть Рим, заметив, что все это становится похоже на события времен нацизма 1930-х годов. При этом, как ни странно, китайское правительство не спешило забирать мигрантов обратно.

Но проблемы создавали вовсе не местные фанатики, недолюбливающие чужаков. Многое зависело и от самого китайского анклава. Пока старинные фабрики Прато старались выжить в конкурентной борьбе, вынуждая итальянских работников искать альтернативные источники дохода, иммигранты создали общину внутри общины. По имеющимся сведениям, «исход» из Китая организовала китайская мафия, она же и руководила анклавом, хоть ей и приходилось бороться за это с преступными группировками из России, Албании, Нигерии и Румынии, а также с итальянскими мафиози. Ее влияние не ограничивалось одним лишь Прато. Китайские преступные группы были связаны с китайскими компаниями, занимаясь инвестированием в строительство инфраструктурных объектов в Италии, в том числе они предложили многомиллионный проект «китайского терминала» рядом с портом Чивитавеккья.

Прато стал символом глобализации и дилемм, возникших в связи с ростом прекариата. По мере распространения китайских подпольных «рабских» фабрик итальянцы утрачивали роль пролетариев и вынуждены были переходить в прекариат, довольствуясь нестабильной работой или вовсе оставались без работы. Понятно, что местные власти стали вымещать обиду на мигрантской части прекариата, которая была к тому же зависимой от сомнительных связей внутри анклава. Но опыт Прато вовсе не уникальный, он лишь показывает обратную сторону глобализации.

Дитя глобализации

В конце 1970-х годов упрочившая свое положение группа ученых социал-экономистов, которых впоследствии стали называть неолибералами и либертарианцами (хотя это не одно и то же), поняла, что после десятилетий небрежения к их мнению стали наконец прислушиваться. Многие из этих теоретиков были еще достаточно молоды: их не затронула Великая депрессия, они не были приверженцами социал-демократической программы, которой так увлекались многие после Второй мировой войны.

Они не любили государство, которое отождествляли с централизованным правительством, с его аппаратом планирования и регулирования. Они представляли мир как все более и более свободное пространство, в котором инвестиции, трудовая занятость и прибыль свободно перетекают в такие места, где условия наиболее благоприятны. Они полагали, что, если европейские страны (в особенности) не откажутся от гарантий, созданных после Второй мировой войны для промышленного рабочего класса и бюрократического госсектора, и не «приручат» профсоюзы, ускорится деиндустриализация (понятие новое для того времени): возрастет безработица, замедлится экономический рост, инвестиции будут потрачены впустую, а обнищание масс усугубится. Это была отрезвляющая оценка ситуации. Они хотели крутых мер и в политиках вроде Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана обрели своего рода лидеров, согласных действовать в соответствии с их выкладками.

Трагедия заключалась в том, что, хоть их диагноз и был отчасти верен, их прогноз был слишком жестким. В течение последующих 30 лет трагедия осложнилась еще и тем фактом, что социал-демократические политические партии, построившие систему, которую неолибералы хотели сломать, после недолгих споров относительно диагноза неолибералов в конце концов, хоть и не очень охотно, согласились и с их диагнозом и с прогнозом.