Он медленно повернулся, определяя точное место и сердце его сжалось. Запах шел с поляны, где хозяин логова будет сокрыт растительностью, когда он вернется и почует двуногого. А он
Лазающий-Быстро постоял еще мгновение, а затем бросился назад к двуногому. Он щекотал его лицо усами, пытаясь привести в сознание, но безуспешно. Очнется, когда придет время, понял он. Ничего из того что он мог сделать не приблизило бы этот момент, и это оставляло ему только одну
Он сел прямо на четырех задних лапах обернув свой хвост вокруг них, тщательно подготовил мысль и отправил ее сквозь мокрый лес. Он оформил и послал ее со всей имевшейся в нем настойчивостью, взывая к своей сестре, и каким-то образом его связь с двуногим придала его зову дополнительную силу.
«Лазающий-Быстро? – Даже с такого расстояния он ощутил шок в мыслеголосе Поющей-Истинно. – Где ты? Что случилось?»
«Я возле старого пожарища, к закату от наших земель», – Лазающий-Быстро ответил так спокойно, как только мог, и почувствовал всплеск удивления в его сестре. В клане Яркой Воды еще долго будут помнить ужасный день, когда клан Солнечной Тени не уследил за огнем и все их центральное поселение – и множество котят – оказались в смертельных объятиях дыма и пламени.
«Почему? – потребовала она ответа. – Что тебя
«Я… – Лазающий-Быстро сделал паузу и глубоко вдохнул. – Слишком долго объяснять, Поющая-Истинно. Но я здесь и со мной раненый детеныш… и поблизости логово клыкастой смерти и ее молодняка»
Поющая-Истинно хорошо знала своего брата, и недоговоренность в его ответе была ей очевидна. Но столь же очевидна была необычайная сила и чистота его мыслеречи. У него всегда был сильный для самца мыслеголос, но сегодня его сила почти достигла уровня певицы памяти, и ее заинтересовало, как он этого достиг. У некоторых разведчиков и охотников после нахождения пары мыслеголос значительно усиливался, как если бы их супруги синхронизировали при необходимости свой мыслеголос с ними, но и это не могло объяснить новой силы Лазающего-Быстро. Впрочем, эти мысли пронеслись в ней на фоне того ужаса, который вызывал образ раненого детеныша, находящегося вблизи от логова клыкастой смерти.
Она начала было отвечать, потом остановилась, хлеща хвостом и насторожив уши во внезапном подозрении. Нет, конечно же, нет. Даже Лазающий-Быстро не осмелился бы на
Она остановила сама себя. Был, конечно, способ развеять все ее сомнения. Все что для этого требовалось – задать вопрос… но если она задаст его, она будет точно знать, что ее брат нарушил запрет глав клана. Если же она не задаст его, ей остается только подозревать – а не
«Брат, чем я могу помочь тебе?»
«Объяви тревогу», – ответил он, посылая с ответом импульс благодарности и любви. Он знал, что она подумала, а ее выбор вопроса показал ему, что она решила.
«Для спасения "раненого детеныша"», – утверждение Поющей-Истинно, по сути, было вопросом, и он дернул хвостом в жесте согласия, хотя она и не могла его видеть.
«Да», – просто ответил он и почувствовал ее колебания. Но затем пришел ответ.
«Хорошо, – столь же просто ответила она, но со всем бесспорным авторитетом певицы памяти. – Мы придем так быстро, как только сможем, брат мой».
Стефани Харрингтон снова очнулась, издала слабый, наполненный болью звук – меньше слов, чем в мяуканье раненого котенка – и веки ее задрожали. Она попыталась сесть, но когда ее вес переместился на сломанную руку, у нее вырвался невольный стон. Внезапная боль была буквально ослепляющей, и она вновь закрыла глаза и заставила себя сесть, всхлипывая от боли. От боли в руке, плече и сломанном ребре желудок ее скрутило в приступе тошноты. Она села неподвижно, как будто боль была охотящимся хищником, от которого можно было затаиться пока он не пройдет мимо.
Но боль не прошла. Она только слегка приутихла и Стефани сморгнула слезы и оттерла лицо здоровой рукой от грязи и крови из ее разбитого носа. Ей не надо было двигаться, чтобы чувствовать, что она повредила колено и сломанную руку, и она дрожала, трепетала как лист на ветру от обрушившихся на нее боли и безнадежности. Необходимость немедленно спуститься на землю помогала ей преодолеть их, но теперь, на земле, у нее было время подумать и прочувствовать все.