Прекрасная голубая смерть

— Ну, а Дафф? Ему пальца в рот не клади.

— Дафф? Вы думаете?

— Почему бы и нет?

— Возможно, вы и правы. Собственно говоря, будь я инспектором, то начал бы с него.

— Неужели?

Сомс прихлебнул вина, а затем поставил стакан нетвердой рукой.

— Да-да. Не понимаю, собственно, почему мне это раньше в голову не пришло.

— Может быть, мы перегибаем палку?

— Ничего подобного! — Сомс кашлянул. — Если взглянуть на это как на салонную игру, это мог быть только он.

— В игре.

— Ну конечно, никто из нас, знаете ли, на самом деле ничего подобного не сделал бы.

— Разумеется.

— Самоубийство, не сомневаюсь.

— Этим и кончится. Но будь это салонной игрой?

— О, Дафф! — Сомс допил вино. — Все требуемые признаки. Темная личность.

— Темная, как полночь.

— Да.

— Но в таком случае, почему бы не вы? — Ленокс улыбнулся. Ему это было глубоко противно. Тем не менее, он не отступил.

Сомс недоуменно уставился на него, но затем засмеялся.

— И правда, почему бы не я? Только в игре, знаете ли, важна умственная сторона, мотив. Так что я не слишком подхожу.

— Вероятно, нет.

— Разве что для неожиданной развязки.

— То есть Дафф выглядит наиболее подходящим кандидатом, но неожиданно искомым оказываетесь вы?

— Да, — сказал Сомс и засмеялся. Лицо у него было красным. — Но в реальной жизни…

— В реальной жизни ни в коем случае.

— Да-да. Полнейшая нелепость.

— Конечно.

Наступило молчание.

— Ну, мне, пожалуй, пора, — сказал Сомс.

— Приятно было повидаться.

— Спасибо за вино и все прочее, Ленокс.

— Не за что.

— Вы встречаетесь тут с братом?

— Да, — сказал Ленокс. — Немного погодя.

— Передавайте привет. Старина Эдмунд! Мы вместе учились в университете.

Печальная минута миновала. Они обменялись рукопожатием, и Сомс направился в зал заседаний.

Глава 24

После беседы с Сомсом Леноксу нечем было заняться. Всего через час плюс-минус несколько минут ему предстоял завтрак с братом, так что возвращаться домой смысла не имело. И он решил прогуляться.

Новый снег был уже утоптан, и город вновь обрел замызганный вид, однако воздух был чистым, хоть и холодным, но не чересчур. Он решил пройтись вдоль реки.

Через каждую пару сотен ярдов в этой части Лондона была лестница, ведущая от тротуара вниз к Темзе. По одной из них Ленокс спустился, оказавшись у самой воды на маленькой, окаймленной низкими деревьями аллее, куда более тихой и спокойной, чем оживленная улица вверху.

Вода была серой и быстро струилась, унося смерзшиеся льдинки, опушенная по краям снегом. Несколько птиц носились над самой водой, и Ленокс остановился посидеть на скамье и посмотреть, как они почти задевают маленькие волны. Небо было серым, река была серой. Все это было тем, что он любил, но тут внезапная боль в месте ушиба вернула его в реальный мир.

Вскоре настало время второго завтрака, и он медленно пошел назад, поглядывая на здание Уайтхолла.

Интерес Ленокса к политике уходил в прошлое, насколько хватало памяти. Отец леди Джейн часто занимал свое место в Верхней Палате, где Ленокс и леди Джейн с галереи для посетителей смотрели, как он произносит речи, и Ленокс оставался равнодушен к атрибутам власти, его завораживала сама власть. После школьных уроков о монархах и более глубокого знакомства с историей в Харроу он поражался тому, как Палаты Парламента контролируют судьбы его соотечественников. Диспуты, которые он читал в газетах, редко бывали возвышающими, иногда очень низменными, но порой блистательными. Он рос с идеалом великого государственного мужа в душе — Бэрк, Фокс, Пиль и Пальмерстон. И еще, взрослея, он чувствовал, что оказался в на редкость удачной эпохе, когда и Дизраэли, и Гладстон — оба обретали силу вождей. Это была эпоха дебатов.

Но было это очарованием издалека. Братья всегда знали, что членом от Маркетхауса будет сэр Эдмунд. Им всегда был баронет. Чарльз, полагал их отец, приобретет поместье вблизи Ленокс-хауса или — в случае абсолютной необходимости — дом в Лондоне. Но так или иначе, досуг явится ему утешением за несбывшуюся карьеру.

Тем не менее, порой, когда Ленокс оказывался среди знакомых членов или конфиденциально беседовал с братом или полдесятком политиков, знакомых ему с детства, ему приходило в голову, что все-таки у него остается шанс, все-таки он сможет заседать в Парламенте. Он знал, что их умы, пусть в данный момент и более приспособленные к политике, в конце-то концов, были не острее его собственного. Он чувствовал, что вполне подойдет для этих обязанностей.

Однако пока ему было довольно прохаживаться в кулуарах власти, выспрашивать у брата сочные кусочки сведений, читать газету на сон грядущий и здороваться с Дизраэли на званых вечерах или с Расселом в чьем-нибудь загородном доме, куда оба были приглашены — частично вращаться в политических кругах.

Не важно, не важно. Текущее дело — вот что имело значение. Он пошел в направлении входа для членов, а затем в «У Беллами» с низкими окнами и старинными портретами, чтобы повидаться с братом.