Прекрасная Катрин

– У вас есть защитник. Этот лохматый верзила, которого вытащили из петли. Ему дадут хороший тесак, раз он предпочитает такое оружие. Отправляйтесь в Шантосе и там ждите Арно!

– Это приказ?

Ла Ир, поколебавшись секунду, решительно сказал:

– Да. Это приказ. Через четверть часа уходите по реке, пока город еще не захвачен. Иначе…

– Иначе?

– Иначе вам все равно придется уходить завтра, но только с толпой беженцев. У нас припасов на двадцать четыре часа.

Он поклонился и почти бегом направился к выходу. Тень его исчезла под серыми стрельчатыми сводами, а Катрин застыла, охваченная ужасом. Ей казалось, что рыцарь бросил ее, безоружную и беззащитную, посреди волчьей стаи. Впрочем, это была лишь секундная паника. Она слишком привыкла к превратностям судьбы, к опасностям и страхам, чтобы надолго впадать в отчаяние. Спорить больше было не о чем, и она уже прикидывала, какую дорогу выбрать. Замок Шантосе? Как же добраться до него, чтобы вновь оказаться рядом с королевой? Иоланда была надежной защитой. Находясь при ней, Катрин могла относительно спокойно ожидать возвращения любимого. Еще несколько дней и всего несколько дней разлуки! И тогда все будет прекрасно! Придется ей вытерпеть и эту небольшую жертву во имя грядущего счастья, за которое она уже так дорого заплатила! Чуть раньше, чуть позже, какое это имеет значение! Монсеньор Иисус и госпожа Богоматерь непременно окажут ей покровительство и благополучно доведут до спасительной пристани. Королева! Рядом с ней, владычицей четырех королевств,[2] бояться будет уже нечего.

Она выпрямилась, и Ла Ир, идущий к вратам обители, услышал ее ясный, звонкий и решительный голос.

– Я исполню ваш приказ, мессир де Виньоль. Через четверть часа я покину город. Дай вам Бог не раскаяться в том, что вы изгоняете меня!

– Я вас не изгоняю, – устало проворчал Ла Ир, выходя из монастыря, – я отправляю вас в надежное убежище. Иначе вы попали бы в руки англичан. И раскаиваться мне не в чем. Да хранит вас Господь, госпожа Катрин!

Викинг

Через час небольшая лодка огибала южные укрепления Лувьера, унося из города Катрин, Сару и их громадного спутника. Само Провидение послало им этого Готье-Злосчастье. В руках великана-нормандца длинный шест, при помощи которого он управлял лодкой, казался таким же хрупким, как веточка орешника. Стоя на корме, он погружал шест в воду, мощно отталкивался, и лодка стремительно уносилась вперед. Вскоре стены города исчезли за густыми зарослями деревьев. Ольха с резными листьями, с рыжеватыми сережками, ивы, отливающие серебром, с обеих сторон клонились к реке, словно покачивая зеленоватую колыбель. День обещал быть знойным, но на воде было почти свежо.

– Как бы мне хотелось искупаться, – прошептала Катрин, опуская руку за борт.

– Лучшего и придумать нельзя! – язвительно отозвалась Сара, которая до сих пор не проронила ни слова. – Когда тут появятся англичане, им останется только выловить тебя, даже раздевать не понадобится.

– Англичане сюда не сунутся, – уверенно сказал Готье, – тут кругом болота. Побоятся увязнуть.

Сара не удостоила нормандца ответом, но Катрин улыбнулась ему. Она все больше радовалась, что спасла его от гнева Ла Ира. Готье был из тех людей, кто ничему не удивляется, ко всему умеет приспособиться, говорит мало, а делает много. Час назад, когда за ним прислали к садовнику, говоря, что надо уходить, он не произнес ни единого слова. Только молча протянул руку за тесаком, который ему принесли по распоряжению Ла Ира, попробовал лезвие большим пальцем и заткнул его за свой плотный кожаный пояс.

– Я готов! – произнес он после этого.

Катрин велела садовнику отыскать для него подходящую одежду. Сбросив свои лохмотья, он облачился в короткую полотняную рубаху, коричневые облегающие штаны, забранные в кожаные башмаки, и стал похож на зажиточного крестьянина. С башмаками пришлось повозиться больше всего. В последнюю минуту сапожник срочно изготовил их, пришив кожаный верх к сандалиям, которые пожертвовал настоятель францисканцев, чей монастырь располагался рядом с бернардинским. Но и эти башмаки жали Готье, он натянул их, морщась, и, оказавшись в лодке, сразу снял.

И еще одно поразило Катрин. Перед тем как покинуть монастырь, она решила помолиться в часовне. Сара, естественно, последовала за ней, но Готье решительно отказался войти. Она не смогла скрыть удивления, а он сухо сказал:

– Я не христианин!

На всех лицах читалось изумление, но он, казалось, не обращал на это никакого внимания.

– Ты же говорил нам, что не мог оставить своих друзей без христианского погребения и что закопал их в церковной ограде? – спросила Катрин.

– Так оно и было. Они имели на это право. Они были верующими, приняли крещение. А я нет!

– Надо будет тебя приобщить к вере, – сказала Катрин, решив пока не настаивать.