Прекрасная любимица (ЛП)

─ Предполагаю, она сцеживает около шести унций молока [прим.пер. ─ 0, 18л], ─ продолжил Джордж. ─ Вероятно, каждые три часа или около того? Для начала подогрею молоко из холодильника ─ всегда только под теплой водой, ни в коем случае не в микроволновке. Ты же знаешь, все эти волны убивают полезные свойства, а потом если приспичит, воспользуюсь молоком из морозилки. Да впрочем, к тому времени вы, наверное, и сами вернетесь… ─ замолк Джордж.

─ У нас есть подогреватель для бутылочек, ─ сказал Макс, нахмурив брови, как я была уверена, в замешательстве. Джордж и правда выглядел более подкованным в уходе за грудничками, нежели мы. ─ А пеленки?

─ Ты имеешь в виду подгузники? Ох, вы, британцы, такие забавные. И ради бога, Максвелл, я мог бы запеленать тебя во сне, а ты бы даже ухом не повел. Я профи.

─ Ну или что-то вроде этого, ─ сказала я, спеша поцеловать его. ─ Прости, но Хлои здесь нет, а значит, я обязана отпустить очередную шуточку. Большое спасибо, что пришел.

Он отмахнулся:

─ Без проблем. Наверняка, мы с принцессой просто усядемся здесь и будем реветь под «Дневник памяти». Только вот уверен по совсем, совсем разным причинам.

Помимо поцелуев, объятий и напутственных инструкций, Джорджу понадобилось пятнадцать минут, чтобы вышвырнуть нас из квартиры.

***

Однако мы пошли не в ресторан за углом. Судя по всему, Джордж произвел настолько благоприятное впечатление, что Макс в последнюю минуту забронировал для нас столик в маленьком итальянском ресторанчике в нескольких милях от нашего дома. Я нервничала, находясь вдали от Анны, хотя на это не было причин, но в то же время чувствовала предвкушение.

Мы шли на свидание, только вдвоем, а сердце все еще стучит, как заведенное.

Пока Макс вел машину, я рассматривала его со стороны: свет уличных фонарей подчеркивал полноту его губ, гладко выбритый подбородок, и я вспомнила о нашем первом настоящем свидании ─ это же было оно? ─ когда он повел меня в ресторан «Царица Савская», и я не могла оторвать глаз от его рта. Все еще не могу.

Пресса уже не следовала за ним по пятам, как раньше, однако с рождением Анны увеличился спрос на фотки Горячего Папочки Макса Стеллы на Шестой Странице и всевозможные сплетни на интернет-сайтах. Не могу сказать, что винила их за это, и неважно как сильно была возмущена, когда эти писаки напугали меня в первый раз.

Я закрыла глаза, чувствуя, как сердце сдавило в тиски при воспоминании о нашей первой ночи после выхода фотографий в газете, которые заставили меня думать, будто он изменил мне. Он закатил вечеринку и после того как игнорировал меня всю неделю, я пришла, наконец-то готовая к разговору. Но все было не так просто, как я того ожидала ─ ему на самом деле было больно ─ за что я пару раз извинилась.

Я вспомнила маленькую, скупую улыбку, появившуюся на лице Макса следующим утром, когда мы проснулись вместе; он передал мне в руки последнюю частичку своего сердца.

Вспомнила, как сжалось мое сердце, увидев его таким, и что скрывать ─ было больно. Он боялся впустить меня обратно в свою жизнь, и в абсолютно непорочном свете утренних лучей, когда мы оба были потные и уставшие, не было ни единого шанса скрыть наши сущности, занявшись любовью или обнажить души в объективе фотоаппарата. Он смотрел на меня откровенно, подавленно и в тот момент мир принадлежал лишь нам двоим.

─ Останься, ─ сказал он, наклонившись, посасывая мою кожу прямо под ушком. ─ Останься со мной. Это изумительно, Лепесточек. Мы. Настолько прекрасно, что если ты снова сбежишь, я погибну.

─ Я не уйду.

─ Я люблю тебя, знаешь?

Я кивнула, сердце попало в ловушку чувств ─ страха и желания быть откровенной:

─ Я люблю тебя.

─ Значит, мы приняли решение. И значит, что мое сердце принадлежит тебе. А ты останешься здесь.

Вот так просто. На самом деле, как и всегда. И я должна была научиться доверять ему.

Но прямо сейчас появился другой образ: существеннее, да, но отчасти еще более непривычнее, однако простота того, что Макс и Сара ─ два сердца, что бьются в унисон, была столь очевидной, что я едва владела собой.

Потому что чувствовала все. Словно внутри открылся кран, наполняя меня добротой, гордостью и трепетом, страхом и ранимостью, силой и беспомощностью, а также страстью, и он никогда не закрывался. Чувства все наполняли и наполняли меня до тех пор, пока я не была уверена, что они выйдут из берегов, но разве я могла жаловаться на их изобилие? Как я бы смогла объяснить, что охвачена постоянным беспокойством, и если бы кто-нибудь в один прекрасный день навредил моему мужчине или ребенку, я бы разорвала их на части в стремлении защитить?

Как я могла жаловаться на то, что испытываю слишком сильное желание быть в одинаковой мере матерью и возлюбленной для двух людей, которые значат для меня больше, чем кислород?

Макс держал меня за руку во время поездки, пока Джордж не прислал смс, тем самым вырвав меня из воспоминаний.