Прекрасная монашка

Хьюго внимательно смотрел на девушку и герцога, понимая, что на тот вопрос, который леди Изабелла задала его светлости непосредственно перед появлением Аме в этой комнате, можно дать однозначный ответ уже сейчас, не дожидаясь, пока Себастьян произнесет хоть слово.

Когда девушка закончила свой завтрак и поставила чашку на стол. Изабелла обратилась к ней:

— Ну все, меня снедает любопытство, очень долго длится ваше молчание. Вы обязательно должны сейчас же рассказать нам, что с вами случилось, или заявляю, что у меня начнется приступ меланхолии, потому что силы мои на исходе.

Аме рассмеялась:

— Не хотите, чтобы я сначала переоделась, а потом уже приступила к своему рассказу? — Видя, что Изабелла уже готова что-то ответить, поспешно добавила:

— Нет, нет, мадам, я пошутила. Конечно, вам хочется поскорее узнать о моих приключениях, вам будет интересно.

— Интересно! — воскликнула Изабелла. — Ну и слова вы нашли, моя милая. Всю ночь меня терзали ужасные предчувствия. А в это время Себастьян ходил по самым злачным местам Парижа, пытаясь отыскать ваши следы.

Да что там говорить, ведь он вернулся буквально за минуту до вашего появления здесь.

— Неужели это так? — спросила Аме.

— Да, все правильно, — ответил герцог.

— Тогда вы наверняка в конце концов нашли бы меня и сами! — воскликнула девушка. — Как было бы чудесно, если бы вы освободили меня оттуда!

— Какая разница, — проговорил герцог, — главное, что вы вернулись домой. Ну а теперь расскажите нам, что с вами приключилось в ту ночь.

Все так же сидя за столом, девушка приступила к рассказу о своих злоключениях. Она поведала им, как была обманута тем господином в садах Трианона, посажена в карету Франсуа и еще каким-то человеком. Потом девушка рассказала о маленьком Жане и его матери, Рене, и как в самый последний момент в лачугу явился Франсуа и сообщил о том, что девушку должны будут убить в эту ночь, а ее тело потом выловят из Сены с отвратительным памфлетом, зажатым в кулаке.

Когда Аме начала рассказывать свою историю, Изабелла вскрикивала от ужаса, но потом, когда девушка рассказывала о новых бедах, постигших ее, ни один из трех слушателей уже не издавал ни звука. Они молча, неотрывно следили за каждым словом ее рассказа, а когда она закончила описывать последнее появление в лачуге Франсуа и его решение убить девушку, в комнате воцарилась тяжелая, гнетущая тишина.

— Когда я увидела памфлет и то, что было на нем изображено, то испытала такое потрясение, что решила покончить с собой, — рассказывала Аме. — Но потом я поняла, что на самом деле просто испугалась грозящей опасности!

— Как все это отвратительно, жестоко и низко! — еле слышно прошептал Хьюго.

— Когда я окончательно поняла, что должна буду скоро умереть, — продолжала свой рассказ девушка, — меня охватил неописуемый страх. Все казалось еще более ужасным, потому что эти люди — Франсуа и Рене — говорили о предстоящем убийстве, как о совершенно обычном, повседневном деле. Они могли бы точно так же решать, куда бы им деть дохлую кошку. Я для них абсолютно ничего не значила. Франсуа отдали четкий приказ, и этот приказ заставлял его действовать соответствующим образом.

У меня появилось желание, — говорила Аме, — кричать и плакать, упасть на колени и молить этого человека оставить мне жизнь. Но потом поняла, что, даже поступив таким образом, я ничего не добьюсь — мое существование не имело для этого человека никакого значения. Я была ненужной и нежелательной вещью, от которой ему требовалось как можно быстрее избавиться, мусором, который надо было выбросить из дома.

Усилием воли я заставила себя сидеть и молчать; затем Франсуа потянулся и зевнул, — продолжала Аме. — Он сказал: «Пора спать». После этих слов Рене кивнула в мою сторону и спросила: «А с ней что будем делать?»

Франсуа встал и, проговорив: «Закончим на рассвете», поднялся по приставной лестнице наверх, в мансарду.

Я слышала, как он устраивался там на полу, — рассказывала девушка, — а потом, подождав немного, Рене задула свечу и последовала за мужем. У меня появилось непреодолимое желание позвать эту женщину и упросить ее, чтобы она освободила меня. Но я понимала, что, как бы ни молила Рене, какие бы слова ни говорила ей, — все будет бесполезно. Я осталась внизу в полном одиночестве, если не считать полчищ крыс, которые вылезли из своих нор и скребли пол; я даже чувствовала, что некоторые из них осмеливаются бегать прямо по моим ногам.

Должна сказать вам, что меня всегда охватывал жуткий страх от одного вида крыс, но тогда, наверное, впервые в жизни, они, казалось, не имели для меня ни малейшего значения — эти крысы будут здесь и завтра, а я должна буду в самом скором времени умереть.