Прекрасная Натали

«Не беспокойся об элегантности твоего жилища. Ты знаешь, как я нетребовательна (хотя и люблю комфорт, если могу его иметь). Я вполне довольствуюсь небольшим уголком и охотно обхожусь простой, удобной мебелью. Для меня будет большим счастьем быть с тобою и разделить тяготы твоего изгнания. Ты не сомневаешься, я знаю, что, если бы не мои обязанности по отношению к семье, я бы с тобой поехала. С моей склонностью к спокойной и уединенной жизни мне везде хорошо. Скука для меня не существует».

Приведенные выдержки из писем Натальи Николаевны мужу во время их длительной разлуки 1849 года, когда полк Ланского стоял в Лифляндии, свидетельствуют о том, что семейные обязанности удерживали ее в Петербурге. Она все пыталась «отозваться на два зова сердца», и первый — по отношению к детям Пушкина пересиливал желание приехать к мужу. Все лето между супругами велась бурная переписка. Наталья Николаевна сообщила мужу, что не может приехать, потому что не на кого оставить детей. Она ждет гувернантку и рассчитывает приехать к Ланскому в конце сентября, чтобы к ноябрю вернуться в Петербург, когда нужно будет вывозить Машу в свет. К тому же в июле — августе у мальчиков каникулы, и ей хотелось побыть с ними, а в сентябре Гриша должен был поступать в Пажеский корпус: мать не могла отсутствовать в такой важный момент. И только когда он привыкнет к новой для него жизни, она считала себя вправе ненадолго уехать…

Петр Петрович сочувствовал всем хлопотам жены и терпеливо ждал. В одном он не мог себе отказать… Ланской гордился и восхищался красотой Натальи Николаевны и, по ее признанию, «окружал себя ее портретами». Однако во многих письмах Натальи Николаевны высказывается удивление по поводу восторженных отзывов о ее красоте. «Красота от Бога», и ее собственной заслуги в этом нет… Однажды только, отправив Ланскому в подарок ко дню именин свой портрет, Наталья Николаевна в сопроводительном письме сообщила, что послала очень хорошенькую женщину, имея по этому поводу «чуточку тщеславия», в чем «смиренно и признается». Общий же тон очень сдержанный и даже грустный: «Упрекая меня в притворном смирении, ты мне делаешь комплименты, которые я вынуждена принять и тебя за них благодарить, рискуя вызвать упрек в тщеславии. Что бы ты ни говорил, этот недостаток мне всегда был чужд. Свидетель — моя горничная, которая всегда, когда я уезжала на бал, видела, как мало я довольна собою. И здесь ты захочешь увидеть чрезмерное самолюбие, и ты опять ошибешься. Какая женщина равнодушна к успеху, который она может иметь, но клянусь тебе, я никогда не понимала тех, кто создавал мне некую славу. Но довольно об этом, ты не захочешь мне поверить, и мне не удастся тебя убедить» (7 августа 1849 г.).

Но если Наталья Николаевна была бы только красивой женщиной — без внутреннего горения, без того исключительного обаяния, которое привлекало к ней стольких людей, — она не смогла бы внушить тонкому знатоку женского сердца Пушкину страстную и безграничную любовь… Наталья Николаевна своей доброжелательностью и приветливостью готова была окружить любого нуждающегося в сочувствии. И эти качества во второй половине ее жизни развились с особою силой. Ее заботы о ближних неустанны. Известно, что Наталья Николаевна навещала бывшую гувернантку детей, когда та болела, и привозила ей врача; беспокоилась о старике лакее, прослужившем у нее много лет, и на старости сняла ему комнату поблизости, чтобы не отрывать от семьи. Желая сделать приятное своей гувернантке-англичанке, которую очень любила в детстве, Наталья Николаевна писала ей письма за границу: «…Вернувшись в 9 часов, я села за английское письмо, которое должно быть послано Каролиной сегодня. Ко всеобщему и моему удивлению, я прекрасно с ним справилась, не знаю, право, как я вспомнила построение английских фраз, ведь уже прошло 17 лет, как я упражнялась в языке. В общем, все получилось неплохо, и моя гувернантка будет иметь право гордиться мною». Об этих поступках Натальи Николаевны мы знаем из писем, и они — как верхушка айсберга, основная часть которого скрыта от взгляда…

Были ли у нее недостатки? Конечно, как и у всякого человека. Но недостатки Натальи Николаевны — продолжение ее достоинств. Безмерная ее доброта оборачивалась иногда слабохарактерностью. Любовь к детям порой не знала границ и переходила в баловство. Особенно это касалось Ази — той самой Александры Петровны Араповой, которая написала так часто цитируемые здесь воспоминания. Она была первым ребенком Ланского и росла очень живой и своенравной, причиняя много беспокойства всем родным.

В отсутствие Ланского Наталья Николаевна, бывало, не могла справиться со слугами, которые пьянствовали в доме и устраивали драки. Жалуясь на это в письмах к мужу, она сама же и умоляла не показывать и вида, что он об этом знает, потому что «я была бы в отчаянии, если бы кто-нибудь мог считать себя несчастным из-за меня».