Прекрасная Натали

Кстати, по поводу любовных страстей и тому подобных вещей. Я имею сведения о Вяземском через Фризенгофа, который пишет Александрине, что князь очень нездоров, что опасались за его рассудок и что сам он думал, что сойдет с ума и заявил жене, что если подобное несчастье с ним случится, он застрелится. Его быстренько отправили в Ревель для перемены обстановки и воздуха. Я хотела было ему написать, но времени нет совершенно.

Влюбленность Саши заставила всех нас долго смеяться. Это крещение всех пажей, которые считают своей обязанностью ухаживать за мадемуазель Претвиц. Саша не был бы Сашей, если бы не прошел через это.

Но Азя действительно ужасна со своими сплетнями. Ладно еще касательно брата, что не будет иметь серьезных последствий, но я в отчаянии, когда это касается ее болтовни об Орлове. Я надеюсь, что ты ее как следует отругал. = Она, право, бедовая. = Все-таки поцелуй ее и поблагодари за желание поскорее меня увидеть, я очень тронута.

Но пора мне уже тебя покинуть, все ложатся спать, и мне надо последовать их примеру. Может, я добавлю завтра несколько слов до отъезда. Спокойной ночи, дорогой Пьер, поцелуй нежно моих сыновей. Поздравь Сашу с его так называемой любовью, он так долго сопротивлялся всяким чувствам. Скажи Грише, что я исполню непременно его желание. Поцелуй также тысячу раз Софи и Лизу».

Суббота 14/27

«Александрина только что получила свое письмо, и мы сейчас уезжаем в Аахен. Я могу только наскоро тебя поцеловать. Надо еще уплатить по счетам хозяйке отеля.

Нежно целую вас всех, мои дорогие муж и дети. Александрина, Мари и Таша шлют тысячу поцелуев».

Эта семейная хроника, написанная Натальей Николаевной во время недельного путешествия, к счастью, дошла до нас. Она прожила с П. П. Ланским 19 лет. Итак, начало и середину этого «семейного романа» мы знаем. Теперь следует приняться за его окончание…

«Отец пережил ее на целых четырнадцать лет, но она ясно предвидела глубокую, неизлечимую скорбь, ставшую неразлучной спутницей до последнего дня его жизни. Сколько тихих слез воспоминания оросили за эти долгие годы ее дорогую могилу в Александро-Невской лавре, посещение которой стало его насущной потребностью. Как часто, прощаясь со мной, отходя ко сну, он говаривал с облегченным вздохом: „Одним днем ближе к моей драгоценной Наташе“. Да, такую любовь способна внушить не красота плоти, чары которой гибнут во мраке и ужасах могилы, а та возвышенная чистота и благородство души, которая, как отблеск вечного, манит за собой в лучший, горний мир», — свидетельствует о своих родителях дочь Александра Петровна Арапова.

У последней черты

…Предоставим последнее слово свидетелям — родным Натальи Николаевны, от имени которых говорит все та же Азя — Александра Ланская-Арапова.

«Здоровье ее медленно, но постоянно разрушалось. Она страдала мучительным кашлем, который утихал с наступлением лета, но с каждой весной возвращался с удвоенной силой, точно наверстывая невольную передышку. Никакие лекарства не помогали, по целым ночам она не смыкала глаз, так как в лежачем положении приступы ее учащались, и она еще теперь мне мерещится, неподвижно прислоненная к высоким подушкам, обеими руками поддерживающая усталую, изможденную голову. Только к утру она забывалась коротким лихорадочным сном…

Последнюю проведенную в России зиму 1861 года она подчинилась приговору докторов, и с наступлением первых холодов заперлась в комнатах. Но и этот тяжелый режим не улучшил положения…

Продолжительное зимнее заточение до такой степени изнурило мать, что созванные на консилиум доктора признали необходимым отъезд за границу, предписывая сложное лечение на водах, а затем пребывание на всю зиму в теплом климате.

Отец не задумался подать просьбу об увольнении от командования Первой гвардейской дивизией, передал управление делами своему брату и, получив одиннадцатимесячный отпуск, увез в конце мая всю семью за границу.

В Швальбах мать прибыла такою слабою, что она еле-еле могла дотащиться до источника…

Успешное лечение в Вилдбадене, осень в Женеве и первая зима в Ницце оказали на здоровье матери благоприятное влияние. Силы восстановились, кашель почти исчез, и если проявлялся при легкой простуде, то уже потерявши острую форму. Отец со спокойным сердцем мог вернуться на службу в Россию, оставив нас на лето в Бродзянах у тетушки Фризенгоф, так как, чтобы окончательно упрочить выздоровление, необходимо было еще другую зиму провести в тех же климатических условиях.

Но за период этой разлуки случилось обстоятельство, сведшее на нет с таким трудом достигнутый результат. Дурные отношения между моей сестрой (Натальей Пушкиной-Дубельт. — Н. Г.) и ее мужем достигли кульминационного пункта, они окончательно разошлись и, заручившись согласием на развод, она с двумя старшими детьми приехала приютиться к матери… Летние месяцы прошли в постоянных передрягах и нескончаемых волнениях… Забрав с собой сестру и ее детей, мы направились в Ниццу на прежнюю виллу, оставленную за нами с весны.