Прекрасная Натали

После того как и необходимое согласие членов семьи Геккернов было изложено в особом акте, король Голландии грамотой от 5 мая 1836 года разрешил барону Жоржу Дантесу принять имя, титул и герб барона Геккерна как лично для него, так и для его потомства. С высочайшего позволения Николая Павловича соответствующие указания о перемене фамилии Дантеса на Георга Карла Геккерна были даны Сенату и командиру Отдельного гвардейского корпуса.

К этому времени служебное положение Дантеса сильно укрепилось, в его формуляре значилось: «…Β слабом отправлении обязанностей по службе не замечен и неисправностей между подчиненными не допускал». Блистательно складывались дела Дантеса в высшем обществе. Введенный туда на законных основаниях бароном Геккерном, молодой француз быстро завоевал прочное положение в обществе. Своими успехами он был обязан и покровительству приемного отца, и бабки Мусиной-Пушкиной, и дальней родни Нессельроде. Но невозможно объяснить карьеру модного кавалергарда одним лишь только покровительством могущественных особ, большую роль тут сыграли и его собственные качества: обаяние, остроумие, веселый нрав при внешней красоте внушали невольно расположение, которому не могли повредить даже некоторая самоуверенность и заносчивость.

Отзывы современников о нем весьма благожелательны, за исключением тех, кто изменил свое отношение к Дантесу после дуэли, как бывший друг его Андрей Карамзин. Полковой командир Гринвальд отзывался о Дантесе как о человеке умном, ловком, обладавшем злым языком. Злотницкий, служивший в том же полку, что и Дантес, и вхожий в те же молодежные компании, вспоминал, что он был «видный, очень красивый, прекрасно воспитанный, умный, высшего общества светский человек, чрезвычайно ценимый, как это я видел за границей, русской аристократией». Полковой товарищ Дантеса Пантелеев наделил его эпитетом «заносчивый француз», другой полковой товарищ — князь Трубецкой — отзывался так: «Он был статен, красив; как иностранец, он был пообразованнее нас, пажей, и, как француз, — остроумен, жив; отличный товарищ».

Дантес и Натали не могли не встретиться в свете, бывая на одних и тех же балах и в гостиных. Она, затмевая всех своей красотой, блистала в петербургском свете и произвела на Дантеса сильнейшее впечатление. Дантес и Натали стали сказочной приманкой для пустозвонов, праздных светских тетушек и неудачливых невест, они возбуждали людское воображение: молодые, красивые, пользующиеся благосклонностью двора.

О них заговорили повсюду. Как писала той осенью из Петербурга Анна Вульф, «я здесь меньше о Пушкине слышу, чем в Тригорском даже, об жене его гораздо больше говорят, чем об нем; время от времени я постоянно слышу, как кто-нибудь кричит о ее красоте».

Между тем Пушкин осенью 36-го года подарил миру свой последний шедевр. В сентябре он работал над беловой редакцией «Капитанской дочки», в конце месяца отослал собственноручно переписанную первую часть романа цензору Корсакову, у которого была репутация одного из самых образованных и доброжелательных цензоров. Ответ был прислан на следующий же день: «С каким наслаждением я прочел его! или нет, не просто прочел — проглотил его! Нетерпеливо жду последующих глав». Работу над беловым текстом романа Пушкин завершил три недели спустя, поставив на последней странице рукописи дату «19 октября 1836 года» — это была лицейская годовщина. В том году праздновалось 25-летие Лицея.

Была пора: наш праздник молодой
Сиял, шумел и розами венчался,
И с песнями бокалов звон мешался,
И тесною сидели мы толпой.
Тогда, душой беспечные невежды,
Мы жили все и легче и смелей,
Мы пили все за здравие надежды
И юности и всех ее затей.
Теперь не то: разгульный праздник наш
С приходом лет, как мы, перебесился,
Он присмирел, утих, остепенился,
Стал глуше звон его заздравных чаш;
Меж нами речь не так игриво льется,
Просторнее, грустнее мы сидим,
И реже смех средь песен раздается,
И чаще мы вздыхаем и молчим.
Всему пора: уж двадцать пятый раз
Мы празднуем Лицея день заветный.
Прошли года чредою незаметной,
И как они переменили нас!
Недаром — нет! — промчалась четверть века!
Не сетуйте: таков судьбы закон;
Вращается весь мир вкруг человека, —
Ужель один недвижим будет он?…