Прекрасная нивернезка

Он вздрогнул при мысли о мраке, сгустившемся под сводами моста, и вдруг среди всех этих видений перед ним, под абажуром, появилась лохматая голова испуганного наставника:

— Вы больны, Можандр?

Ученик Можандр серьезно болен.

И хотя доктор отрицательно качает головой, когда бедный отец, провожая его до дверей коллежа, спрашивает сдавленным от волнения голосом: «Ведь он не умрет, как вы думаете, правда?» — видно, что доктор не вполне в этом уверен.

Не уверены и его седины.

Робко говорят они «нет», словно боясь себя скомпрометировать.

Нет уже речи ни о зеленом мундире, ни о треуголке.

Дело идет только о том, чтобы спасти ученика Можандра от смерти.

Доктор дал ясно понять, что мальчику необходимо вернуть свободу, если только он выкарабкается…

Если он выкарабкается!

Мысль, что можно потерять только что найденного сына, опрокидывает все честолюбивые планы разбогатевшего отца.

Конечно, он отказывается от своей мечты!

Он готов собственными руками похоронить студента Лесного института. Готов, если нужно, заколотить крышку его гроба.

И не станет носить по нем траура…

Лишь бы только тот, другой, остался жить!

Лишь бы он заговорил с ним, лишь бы поднялся, обвил его шею руками, сказал бы ему: «Успокойся, отец. Я выздоровел».

И плотник наклоняется над кроватью Виктора.

Ну вот и все. Старое дерево рассечено до сердцевины. Сердце Можандра смягчилось.

— Мальчик мой! Я отпущу тебя, ты уедешь. Ты вернешься к ним, ты еще поплаваешь. Я буду счастлив, если хоть изредка буду видеть тебя.

Теперь звонок не звонит уже ни на перемену, ни перед обедом, ни перед началом занятий.

Наступили каникулы, большой коллеж опустел.

Не слышно ничего, кроме плеска фонтана да чириканья воробьев во дворе.

Стук редких экипажей доносится слабо и глухо — на улице сделан настил из соломы.

И вот среди тишины и одиночества ученик Можандр приходит в сознание.

Он поражен, увидев, что лежит в белоснежной постели, под высоким коленкоровым пологом. Вокруг него — покой, полумрак, уединение.

Ему хочется приподняться на подушке, раздвинуть полог, чтобы посмотреть, где он находится, но, хотя он и чувствует себя вполне отдохнувшим, сил у него не хватает, и он ждет.

Он слышит чей-то шепот. Кажется, будто по комнате ходят на цыпочках, слышно знакомое постукивание, словно половая щетка прогуливается по паркету.

Виктор когда-то уже слышал это постукивание.

Где же?

Да на палубе «Прекрасной нивернезки».

Да! Да! Конечно, это тот же самый стук.

И больной, собрав все свои силы, кричит слабым голосом, который кажется ему очень громким:

— Эй! Экипаж! Эй!

Занавеска раздвигается, и в ослепительном солнечном свете он видит перед собою всех близких, чьи имена он так часто называл в бреду.

Всех! Да, всех!

Все собрались здесь: Клара, Можандр, папаша Луво, мамаша Луво, Мимиль, маленькая сестренка и старая ошпаренная цапля — Экипаж, худой, как его багор, молча улыбается ему во весь рот.

И все руки протянуты к нему, и все головы склонились над ним, и сколько поцелуев, сколько улыбок, сердечных рукопожатий, вопросов!..

— Где я? Как вы здесь очутились?

Но предписание доктора — закон.

Седовласый доктор не шутил, отдавая распоряжения, — нужно спрятать руки под одеяло, молчать, не волноваться.

Чтобы не давать мальчику говорить, болтает без умолку Можандр:

— Представь себе, десять дней тому назад, как раз в тот день, когда ты заболел, я зашел к директору поговорить о тебе. Он сказал, что ты делаешь успехи, что ты работаешь как вол… Вообрази, как я был доволен! Я попросил разрешения повидаться с тобой. За тобой послали, и вдруг в кабинет директора вбегает взволнованный наставник. У тебя начался первый приступ горячки. Я бегу в больницу; ты меня не узнал. Глаза у тебя горели, как свечи, и ты бредил. Ах! Бедный мой мальчик! Ты опасно заболел. Я ни на минуту не отходил от тебя. Ты болтал всякую всячину. Говорил о «Прекрасной нивернезке», о Кларе, о новой барже. Всего и не припомнишь! Тогда я вспомнил о письме, о письме Клары! Его нашли у тебя в руках и передали мне. А я совсем о нем позабыл. Вынимаю из кармана, читаю, ударяю себя по лбу и говорю себе: «Можандр! Так нельзя. Нехорошо из — за собственного горя забывать о беде друзей». Пишу им всем, чтобы они приехали к нам. Никакого ответа. И вот, как только тебе стало лучше, я отправляюсь за ними и привожу их к себе домой, и они живут там и будут жить до тех лор, пока мы не устроим их дела. Верно. Луво?

На глазах у всех блестят слезы, и — бог с ним, с седовласым доктором, — обе руки Виктора выскальзывают из-под одеяла, и он обнимает Можандра так, как никогда еще не обнимал: это настоящий поцелуй любящего сына.

Виктора нельзя еще везти домой, поэтому все сходятся вот на чем: Клара останется возле больного — ухаживать за ним и развлекать его.

Мамаша Луво займется хозяйством. Франсуа поручается наблюдение за постройкой дома — плотник начал строить его на главной улице.

Что касается Можандра, то он поедет в Кламси.

Ему нужно повидать там знакомых, которые сплавляют большие партии леса.

Эти люди будут в восторге заполучить такого опытного судовщика, как Луво.