Прекрасная Отеро

Проведя целую неделю дома, сегодня я решила выйти за покупками. Когда на меня находит жажда одиночества, я целые месяцы провожу в своей комнате. В этом случае я прибегаю к помощи Жоржа Ивальди, юноши, живущего в этом же доме, или Ассунты, моей соседки: они приносят мне газету и что-нибудь из еды и кладут в старую корзинку, привязанную к веревке. «Ты – как Рапунзель в своей башне, ma Belle, – сказал бы мой хороший друг Кокто, если бы не был мертв. – Только ты в плену не у колдуньи, а у собственных прекрасных (и уже очень старых) ног», – добавил бы он, потому что ему всегда нравилось бередить больные раны. Однако он бы ошибся. Ногам Беллы все еще под силу одолеть два пролета лестницы, отделяющие ее от улицы: это вызывает удивление моих соседей, а мне нравится их удивлять. «Поглядите-ка, никак мадам Отеро решила вернуться в мир живых», – шушукаются они, видя, как я направляюсь к площади с сумкой для покупок в одной руке и палкой в другой. Они смотрят на меня с тем восхищением, на какое способны добрые люди при виде девяностошестилетней старушки, безупречно накрашенной и прямой, как балерина. Иногда я даже улыбаюсь им: у каждого возраста есть свое маленькое кокетство.

Идти недалеко. Я уже не хожу на долгие прогулки по Променад-дез-Англэ, как несколько лет назад, когда некоторые туристы еще останавливались сфотографировать меня, не зная в точности, кто я такая: то ли состарившаяся актриса немого кино, то ли разорившаяся принцесса. Теперь же я довольствуюсь прогулкой на сто метров, отделяющих меня от «Тут-э-ля», чистого магазинчика готовой еды, принадлежащего месье Марселю Антрессанглю. Когда я в хорошем настроении, прогулка доставляет удовольствие и кажется такой же долгой и разнообразной, как тогда, когда я гуляла понабережной. Шажок за шагом, шажок за шагом: мир такой огромный или такой маленький, каким ты хочешь его представить. Сегодня, наверное, я куплю два яйца на ужин и немного хлеба – ничего больше. Завтра же, в субботу, возьму свое любимое блюдо: civet [15]из кролика, который готовит p`ere [16]Марсель в выходные. Раньше я терпеть не могла кролика, но теперь научилась улучшать блюдо, покупаемое мной в «Тут-э-ля», добавляя к нему щепотку кориандра. Я вам настоятельно рекомендую попробовать: уверяю, с этой приправой оно напоминает зайчатину, которую готовил повар кайзера Вильгельма: кролик а-ля «Willy ch'eri»,можно было бы его назвать. По-моему, неплохая идея.

Дорогой Вилли уже давно не занимает мои мысли. Я не вспоминала о нем часто даже в то глупое время, когда передо мной снова и снова, как на экране кинематографа, проносились годы моей славы. О его кузене, царе Николае, я, напротив, часто думала. Жаль его… Боюсь, Никки был плохим любовником, но он не заслужил такой жестокой участи.

–  Bonjour,месье Антрессангль. Дайте мне, пожалуйста, два яйца и средний багет.

– Здравствуйте, мадемуазель, сейчас я вас обслужу. Я на мгновение забываю, что нахожусь в магазине папаши Марселя, потому что там, прислонившись к двери, стоит мужчина лет двадцати и смотрит на меня. Как странно, ведь он слишком молод, чтобы слышать хотя бы легенды обо мне. Но его глаза? Нет, нет, вряд ли это поклонник. Дорогая Лина, [17]не обманывай себя. Должно быть, это репортер. Один из тех назойливых, помешанных, упрямых журналистов из неизвестно какой газеты.

– Сеньорита?…

Я не обращаю на нахала внимания и сосредоточиваю взгляд на толстых пальцах папаши Марселя, отдавая ему тщательно подсчитанные несколько франков. Потом выхожу из магазина, делая вид, что не замечаю того типа.

– Сеньорита, мадемуазель Отеро…

Притворяться глухими – привилегия стариков, к тому же очень удобная, потому что они, как правило, действительно ничего не слышат. Но этот нахал пытается взять меня под руку, чтобы помочь спуститься со ступеньки которую я знаю как свои пять пальцев. Я отказываюсь от его помощи с присущей мне грубостью. Сейчас, когда я могу разглядеть этого типа лучше, так как он стоит до неприличия близко, мне кажется, что он несколько похож на того юношу, фото которого так часто появляется сейчас в «Пари мач», как и мое в свое время. Как его зовут? Ах, да, Джонни Холлидэй, или Хэллидэй, что-то в этом роде. Черт возьми! Когда я читаю газеты, все эти персонажи кажутся мне одинаковыми. У моего преследователя нелепо длинные волосы, как у того артиста, такой же широкий блузон и длинные бакенбарды. Я продолжаю идти, будто не замечая его. Еще одна привилегия старости – возможность с достоинством изображать старческое слабоумие. У журналиста не хватит терпения – я уже от многих отвязалась подобным способом. Направляюсь домой через небольшую площадь напротив базилики Нотр-Дам и вдруг вижу – ну и ну! – там, на улице справа, другого типа, точную копию Джонни Холлидэя, разгружающего грузовик, а дальше – третьего (на этот раз брюнета), садящегося на огромный мотоцикл. Надеюсь, такое обилие Джонни Холлидэев – всего лишь мода, а не колдовство.