Прекрасная пара

Лиэму оставалось только поддержать игру. Он поклонился, Полли присела в глубоком реверансе. «Танец может решить почти все проблемы», — подумал он.

Однако защитные барьеры Полли вернулись на место еще до того, как она выпрямилась. В глазах плескалась паника. Лиэм не знал, чем помочь ей, потому что и сам был растерян.

Они вернулись в гостиницу за вещами и отправились в аэропорт. Всю дорогу Полли молчала, погруженная в грустные мысли. Лиэму хотелось вывести ее из этого состояния, но он понятия не имел как.

В Лондоне он настоял на том, чтобы проводить ее до самой двери дома.

— Спасибо, — сказала она. — Никогда не думала, что смогу танцевать вальс. То, что ты сделал, очень много для меня значит.

— Это доставило мне удовольствие.

— Я задолжала тебе объяснение. — Она указала глазами на свои запястья.

Неужели шрамы беспокоили ее больше, чем все, что произошло между ними совсем недавно?

— Ты ничего мне не должна.

— Может быть, зайдешь… выпить вина?

Лиэм воспринял это как сигнал, что Полли готова к разговору, который, возможно, даст ему ключ к тому, что ее сдерживает. И что вообще происходит между ними.

Они вошли в квартиру. Полли бросила сумку в прихожей, проводила его в кухню, налила им по бокалу вина.

— Я порезала вены, когда мне было пятнадцать лет. — Она отвела глаза. — Господи, мне до сих пор стыдно даже произносить эти слова вслух.

Это было понятно Лиэму и по выражению ее лица.

— Ты поддерживаешь отношения со своей семьей? — спросила Полли.

— Время от времени, — признался он. — Они всегда хотели, чтобы я нашел себе нормальную работу. После аварии чуть не свели меня с ума, надеясь вернуть на путь истинный. В конце концов им пришлось признать, что танцы — неотъемлемая часть меня, лучшая часть. Это не сделало их счастливее, но, по крайней мере, они оставили меня в покое.

Полли удивилась:

— Разве они не гордятся тобой и тем, что ты приобщаешь миллионы людей к красоте?

— Наверное, гордятся по-своему. Думаю, все могло быть хуже. Отец отказался бы от меня, если бы я пошел в балет. Правда, после аварии я тоже повел себя с ними нехорошо, оттолкнул от себя. — Лиэм помолчал. — Ты задала вопрос, потому что порвала с родными?

— Я — единственный ребенок в семье. Думаю, меня произвели на свет по ошибке. Мои родители… не очень подходили для этой роли. Им вообще не стоило заводить детей. Мать все время бросала отца из-за его измен, снимала квартиры и увозила меня с собой. Только я успевала привыкнуть к новому месту, родители мирились, и она возвращалась к отцу.

«Значит, жизнь Полли никогда не была стабильной», — подумал Лиэм. Неудивительно, что ее пугала перспектива связать жизнь с человеком, чья работа предполагает гастроли.

— Когда я подросла, все стало еще хуже. Мать стала заводить любовников, чтобы отомстить отцу. Они вечно кричали друг на друга и хлопали дверями. Оба ругали меня за то, что я неуклюжая и все роняю.

Лиэм предположил, что от постоянного давления и стресса Полли становилась только более неловкой. Заколдованный круг.

— Как можно так обращаться с ребенком?

— Это вносило разнообразие, когда им надоедало воевать между собой. Жизнь в полном хаосе была невыносима. Учителя спрашивали, почему я плохо учусь, а я стыдилась признаться, что мне плохо дома. — Полли перевела дыхание. — Я спросила родителей Флисс, моей лучшей подруги, нельзя ли мне пожить у них. Они не возражали. Я собиралась уйти из дома, оставив родителям записку, но они заметили, что я собираю вещи. Разозлились ужасно, запретили общаться с Флисс вне школы. И все продолжалось как раньше: крики, хлопанье дверей, разъезды и примирения.

У Лиэма ныло сердце при мысли, что Полли пришлось так страдать. В его семье тоже случались ссоры, большей частью из-за выбранной им карьеры, но он не сомневался в родительской любви.

— В конце концов я провалила экзамены. Это была последняя капля. Я потеряла надежду, мне не с кем было поговорить, некого попросить о помощи. Тогда я вскрыла вены.

Рассудок твердил Лиэму держаться в стороне, но желание помочь Полли было сильнее.

— Пол, я знаю, что мы… не вместе. Но я не могу спокойно сидеть и смотреть, как ты рвешь себе душу. Позволь хотя бы обнять тебя.

Он обошел вокруг кухонного стола, поднял ее на руки и усадил на колени, крепко прижав к себе.

— Не знаю, чего мне больше хочется — заплакать или надавать твоим родителям по лбу. Ты слишком строга к себе. В пятнадцать лет у подростка достаточно своих проблем, чтобы сваливать на него чужие. Будь ты старше, ты поступила бы иначе, но от ребенка нельзя ждать рациональной реакции на манипуляции и эгоизм взрослых. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через такое. Но, очевидно, они вовремя заметили, что ты сделала.

Она кивнула:

— Врачи зашили порезы и направили меня к психотерапевту. Вот тогда я и научилась улыбаться. Притворяйся, пока не поверишь — вот все, что нужно.

— Не обязательно всегда делать хорошую мину при плохой игре. Иногда можно расстраиваться или злиться, давать выход негативу.

— Нет.