Прекрасная пленница

«Милый синьор Бастиньяни! Надеюсь, что вы не откажетесь отобедать у меня сегодня и возобновить таким образом знакомство, завязанное нами на «Авроре» на прошлой неделе. Обедать будем запросто, часов около семи, так что вы могли бы придти прямо из конторы вашего дяди.

Шарль Конраден».

– Это тот человек, за которого ты принял Си-Измаила? – спросила Джоконда, когда он за завтраком показал ей письмо.

– Вы говорите о Си-Измаиле? – выглянул из-за своей газеты ее отец.

– Риккардо познакомился на «Авроре» с мужчиной, очень похожим на него.

Сицио проворчал что-то и снова углубился в газету.

Улица Каира была тихая улица, примыкающая к авеню Моряков. На ней лежала печать благоденствия; первые этажи некоторых домов занимали конторы юристов и пароходные; остальные дома представляли собой комфортабельные особняки из солидного белого камня. № 3-й ничем не отличался от соседей: те же зеленые жалюзи, безукоризненно белые стены и высокий электрический фонарь у самых дверей. Он имел вид самодовольный, как все здесь, в этом французском квартале, как бы говорившее: «Смотрите, как мы управляем на Востоке! Как выполняем свою миссию – насаждать в Африке прогресс!»

Риккардо провели наверх, где навстречу ему вышел сам хозяин, с протянутой рукой и улыбкой на устах. Риккардо сразу окончательно уверился в том, что он не ошибся, что Си-Измаил и Конраден – одно и то же лицо. Но он решил притвориться непонимающим.

Они прошли в комнату, очень скромно обставленную. Письменный стол, с разложенными на нем бумагами и документами, большой книжный шкаф и на стенах арабские музыкальные инструменты и оружие. Трудно было судить по этому о вкусах человека, который жил здесь и работал.

Картин было мало, все больше акварельные этюды, единственные цветные пятна в комнате.

Увидав, что гость его рассматривает их, Конраден пояснил, что они принадлежат кисти славного Баре, у которого он приобрел их за бесценок, еще в те времена, когда художник был никому неизвестен и вел жалкую борьбу за существование в Париже. С тех пор он прославился на всю Европу, – прославился только благодаря тому, что знаменитой французской актрисе понравилась афиша, которую он нарисовал для нее.

Риккардо слушал. Хотя в искусстве он понимал мало, но Конраден рассказывал так, что невольно заинтересовывал. Глядя на него, сицилиец думал о том, что человек этот, какой бы он ни был национальности и несмотря на пожилой возраст, должен быть опасен для женщин. В нем была какая-то сила, которая неудержимо влекла к нему.

– Понравился вам Тунис? – спросил он Риккардо, когда убрали суп.

– Я еще не разобрался; тут так много разных Тунисов – французский и наш итальянский, еврейский и арабский, и ни один не похож на другой.

– А… а… Ваш дядя, кажется, живет в арабском квартале? Это странно, потому что сицилийцы склонны держаться все вместе.

– Дядя почти не поддерживает отношений со здешними сицилийцами. Да и тишина квартала Медина ему по душе.

Конраден налил себе стакан минеральной воды и наполнил стакан своего гостя шампанским.

– Тишина – великое дело… когда нервы не в порядке.

– А тихо там удивительно – совсем мертвый квартал по сравнению с шумными городами Сицилии, где ночи напролет звучит мандолина, раздаются пенье и смех.

Конраден улыбнулся.

– Вы говорите, что есть несколько Тунисов, – начал он, немного погодя. – Это не так: Тунис один – Тунис ислама. Многообразие, о котором вы говорите, – явление временное, продукт переходного периода.

– Однако прогресс неизбежно должен был коснуться этой страны, – возразил Риккардо. – Вопрос заключался лишь в том, кто сделает первый шаг.

– Прогресс? – улыбнулся Конраден. – Разные могут быть точки зрения. Люди Запада изобретают электрические трамваи, усовершенствованные системы канализации, вводят городские советы. Они изучают законы природы, усердно и тщательно, как изучают муравьи клочок земли, на котором живут, – у них нет ни воображения, ни преклонения перед природой. А результат? Чего достигают они? «Теперь можно гораздо быстрее перебрасываться с места на место и выполнять в один день то, на что раньше требовались дни», – говорят на Западе. А люди Востока возражают: «Не все ли равно – сегодня или завтра? Количество работы увеличивается вдвое, если ее можно делать вдвое быстрее!» Канализация… конечно, здесь бывают эпидемии, которые уносят менее стойких, но зато здесь не знают, что такое неврастения, ипохондрия, вырождение – детища современной жизни.

– Однако политически, – возразил Риккардо, – на Востоке веками царил деспотизм.

Конраден рассмеялся.

– А что вы скажете о Японии?

– Япония пробуждается.