Дама опустилась на стул и рассыпалась в соболезнованиях, а затем предложила Джоконде прогуляться вместе с ней. Так как миссис Мур много говорила и медленно ходила, то зашли они недалеко. Вернувшись, застали в холле отеля обоих американцев и драгомана Юсуфа. Миссис Мур представила Джоконде своего мужа и их спутника и с восторгом объявила, что Джоконда согласилась сопровождать их на «представление» Айсовы.
– Я уже говорил вам, дорогая, что это не развлечение, а религиозная церемония, – снисходительно поправил ее муж.
В это время в дверях показался Риккардо, и Джоконда поспешила ему навстречу.
– Ты рано ушел сегодня! – сказала она. – Я начинала удивляться, где ты.
Она, очевидно, не знала, что он не ночевал в отеле. Это его обрадовало.
Джоконда рассказала, что познакомилась с американцами и обещала идти с ними на церемонию.
– Ты пойдешь с нами, да?
– Пойду, – рассеянно ответил он.
Он решил непременно под вечер побывать у Си-Измаила и прямо в лицо ему бросить обвинение в похищении Аннунциаты. Но он хотел предварительно посвятить в свое намерение Джованни, с тем, чтобы тот, вместе с мальтийцем-землекопом и шофером Джузеппе, поджидал его на улице и в случае, если бы он, Риккардо, через два часа не вышел, попытался бы проникнуть в дом, хотя бы для этого пришлось обратиться к помощи полиции.
День был жаркий, солнце немилосердно жгло плоские крыши и извилистые улицы. С тенистой стороны лежали или сидели закутанные в белое фигуры. Бойко торговали разносчики воды и лимонада, продавцы холодных медовых пряников. Кое-где попадались погруженные в сладкое забытье курильщики запретного кифа, травы, которая делает человека нечувствительным ко всему, кроме таких услаждающих чувства впечатлений, как музыка, запах, журчание воды. Впрочем, большинство курильщиков забиралось в кофейни, где грезило, лежа на прохладных циновках; тут же, на низеньких столиках, расставлены были кувшины с цветами, а в углу музыкант, тоже вдохновленный кифом, выводил замысловатые трели или рулады на камышовой флейте, окрашенной в оранжевый цвет.
К шести часам тени удлинились, жара немного спала, и небольшая компания, по предложению Юсуфа, отправилась в путь.
Риккардо хмурился: Джованни не появлялся, а он непременно хотел посвятить его в свой план перед новым посещением Си-Измаила.
«Зауйя», или школа братства Айсовы, помещается недалеко от французского квартала и отелей. К ней ведет пыльная дорога, снаружи огибающая стены города. С внешней стороны «зауйя» представляет собой большой двор, на который справа и слева открываются комнаты учеников и последователей; в глубине двора возвышается мечеть, в которой раз в неделю происходит служение культа. Иностранцы издали услышали грохот барабанов. У входа слепой мальчик продавал цветы апельсинного дерева. Риккардо протянул ему десять сантимов и подал пучок цветов Джоконде, но ребенок всунул ему в руку другой пучок.
Юсуф протолкался внутрь мечети. Мечеть была бедная, почти без украшений. Слева густая решетка отделяла места, отведенные для женщин, достигших известного возраста; под потолком висели масляные лампы. В одном из углов стояла рама с развешанными на ней кинжалами и тонкими рапирами. В центре, на циновке, сидело несколько музыкантов и певцов, которые немелодично напевали что-то под аккомпанемент бендиров. Вид у них был утомленный и тупой.
Юсуф необычайно суетился, раздобывая стулья и расставляя их так, чтобы его патроны могли видеть получше, а супруги Муры не считали нужным даже понижать голос, делая свои замечания и критикуя. Но кроме одного человека – пирожника Али – никто на них внимания не обращал. Риккардо заметил, с какой ненавистью смотрел Али на Юсуфа, счастливого любовника, отбившего у него танцовщицу Азизу (Риккардо узнал это впоследствии).
Юсуф указал им шейха – главу братства. Он сидел среди музыкантов, даже в таком положении выделяясь своей статностью. Вид у него был патриархальный: высокий тюрбан, белоснежные брови и борода, нос крючком, рот жестокий, с тонкими губами.
По знаку, данному шейхом, музыканты ускорили темп. Старик поднялся, часть поющих последовала его примеру. Двигаясь в такт музыке, мужчины и дети составили два ряда. Выступив вперед, шейх пустился танцевать, по временам сильно притоптывая босыми, с очень вздутыми жилами ногами. Оба ряда повторяли его движения, притопывание в такт музыке, и крики начинали покрывать пение. Крики становились все громче и громче, все меньше походили на людские, наконец, слились в один сплошной звериный вой. Один из плясавших лаял по-шакальи, другой испускал пронзительный крик рассерженного верблюда, третий зловеще клохтал, как хищная птица. Зрелище становилось жутким. Только шейх сохранял полное спокойствие.