Прекрасная посланница

Можно было и не объяснять, а только ногой топнуть, мол, не твоего ума дело, но Николь решила быть снисходительной:

— Нянька у меня была русская.

После этого Анюта стала относиться к госпоже с подчеркнутой преданностью. Приехавший с ней поляк и в Петербурге сидел на козлах, но при этом охотно выполнял все поручения Николь. Словом, у нее было кому отнести записку в казармы драгунского N-ского полка. А затем произошла уже описанная нами встреча, которую на беду свою увидела Лизонька Сурмилова.

Увидев перед собой Николь — вот она, совсем близко, протяни руку и коснешься — Матвей страшно смутился, кровь прилила к лицу, и ладони взмокли от волнения. Она стояла, держась за высокую спинку голландского стула, и молча смотрела на него. В тесной зале было полно людей, бегал слуга с подносом, заставленным бутылками с пивом и едой, но все перебивал запах ванили и свежемолотого кофе.

— Здравствуйте, князь. — Она сделала шаг в сторону, но все еще медлила садиться, словно ждала его приглашения.

Матвей увидел ее вдруг всю целиком, будто из одного куска сделанную, — и короткие, ненапудренные, пружинкой завитые локоны на висках, и летнее шелковое платьице на малых фижмах, и драгоценные кружева у худых трогательных запястий, и розовый плат, изящно и целомудренно прикрывающий грудь и шею. Понять бы, из какого материала все это сотворено — уж, конечно, не из алебастра раскрашенного и не из мрамора, а из великолепного китайского фарфора.

— Садитесь, умоляю вас. Как хорошо, что вы пришли. Вы исчезли так внезапно. Я обиделся, право. Я этого не заслужил. Все это время я провел в пустых скитаниях. Господина Труберга, под чье крыло вы направлялись, я так и не нашел. Может быть, я плохо искал?

Николь благосклонно слушала эту пылкую скороговорку. Нет, это не игра. Не под силу простому драгунскому офицеру изобразить такой искренний восторг. Он не читал письма, зашитого в камзоле. Он не читал. Смешной мальчик.

Матвей сразу понял, что перед ним сидит уже не скромная испуганная девица из кареты, а молодая дама, принадлежащая к его кругу. Поэтому следующая фраза прозвучала несколько неуверенно:

— Я знаю только ваше имя. Позвольте мне вас называть по-прежнему — мадемуазель Николь.

— Позволяю. Только я мадам.

— О!

— Я вдова. Меня зовут Николь де ля Мот.

— О господи, — прошептал Матвей.

Николь кротко улыбалась. Теперь он совершенно не знал, как продолжать разговор. Привычная его развязность и умение вести куртуазную беседу куда-то испарились, словарный запас истощился, и он притянул за хвост первую фразу, которая пришла в голову.

— Как поживает ваш досточтимый батюшка?

— Вы имеете в виду моего спутника? Он мне не отец. Мой родной отец давно умер. А вместе со мной ехал случайный человек. Он католический священник. Он не может иметь детей.

Губы Матвея округлились для еще одного восклицания, но обескураженное «О!» встало в горле комом, он не мог говорить.

— Не надо больше вопросов. Я сама вам все объясню. За этим я и пришла. А еще я хочу поблагодарить вас. Вы спасли не только мою честь, но и жизнь. И простите меня, что пришлось играть перед вами эту комедию. Я имею в виду мнимого отца и выдуманного господина Труберга.

— Готов простить вам все, что угодно. — Матвей машинально щелкнул под стулом каблуками, шпоры отозвались перезвоном.

— За мной охотились поляки, — продолжала Николь, — а мне непременно надо было попасть в Россию. Шведский посол Нолькен — мой дядя. Я приехала сюда под его покровительство. Вначале я остерегалась называться своим подлинным именем, а потом, — она отвела взгляд и добавила смущенно: — Потом я просто не посмела. Мне было неловко. Аббат ехал в партикулярном платье. Что бы вы обо мне подумали?

— Вы можете рассчитывать на мою защиту, — твердо сказал Матвей.

Николь отодвинула шандал со свечами, чтобы лучше рассмотреть молодого человека.

— Хватит обо мне. Поговорим о вас. Как ваша рана?

Матвей откинулся на спинку стула, расслабил плечи, на лице его было написано блаженство.

— Лекарь снял повязку, но рука пока плохо поднимается. Сейчас я в отпуске. Ваше письмо чудом застало меня в казармах.

Матвей был обряжен в летний гражданский костюм: кафтан из тонкого сукна «песошного» цвета, лазоревый камзол из тафты. Обшлага рукавов, воротник, полы и карманы были богато декорированы ажурным галуном. На вкус Николь украшений было многовато, в Париже так уже не носят. Кафтан по обычаю моды был расстегнут.

— И где же вы живете?

— У тетки на Васильевском.

— Я помню, она бригадирша.

Матвей счастливо засмеялся:

— Еще я несколько дней провел у сестры Клеопатры. Она славная. Если захотите, я вас когда-нибудь познакомлю.

— Непременно захочу.