— Тогда у вас будет о чем побеседовать с государыней…
Николь радостно улыбнулась.
— А пока я вас приглашаю на прогулку в Летний сад, — продолжала мадам Адеркас. — Принцесса желает видеть вас. Ваше общество ей чрезвычайно приятно. Господин Линар…
— Он тоже будет на этой прогулке?
— Он и есть главный зачинщик, поскольку не видел еще гордости Летнего сада, нашу славную, римскую Венус.
Фигура Венус действительно стала достопримечательностью Петербурга. Появлению ее предшествовала занимательная история. При завоевании Прибалтики Петр I вывез из Ревеля в качестве трофея мощи святой Бригитты. Насколько они были подлинными, неизвестно. Святая Бригитта, покровительница Ирландии, жила в шестом веке, была дочерью принца Ульстера. Дева чистая, непорочная, она рано приняла монашество и поселилась под дубом. Бригитту весьма почитают в Англии и во всей Северной Европе. Как ее мощи попали в Ревель — трудно сказать.
Мощи святых всегда были ходовым товаром на политическом рынке, и Петр I, за полной ненадобностью останков католической святой, решил обменять их. Правда, идея обмена появилась позднее. Вначале он честно хотел купить у Рима «идолицу Венеру», только что найденную при раскопках. Присланный для этих целей агент Кологривов столковался с владельцем участка за сто девяносто шесть талеров, статуя без рук, без головы, куда ж больше платить?
Но римский губернатор наложил запрет на вывоз драгоценного произведения искусства. Статуя поразила всех своей красотой и уже прославилась на всю Европу. В дело вмешался сам папа Клемент XI. Вот тогда-то царь и вспомнил о лежащих без дела святых останках. Надо сказать, что Петр поставил папу в безвыходное положение. Жалко было отдавать Венеру, ведь поди проверь, чьи это мощи на самом деле, но если рассудить по-человечески, по-христиански, нельзя оставлять беспризорными в варварской стране останки почитаемой святой. Католический мир никогда не простит папе подобного попустительства.
Сделка состоялась. Петр подарил Риму мощи, папа подарил Петербургу мраморную Венеру, названную впоследствии Таврической. Это произошло, когда Венера поселилась в мраморном Таврическом дворце, а пока статую разместили в открытой галерее Летнего сада. А дабы дивное творение древности не было попорчено, рядом с Венерой поставили часового.
Уморительное зрелище! Обнаженная богиня, вся — нега и сладострастие, при ней смущенный гренадер, не смеющий выказывать свое любопытство и смущение из-за страха перед начальством, а вокруг зрители. И ведь не знаешь куда глаза деть! Эдакое бесстыдство выставили на обозрение, куда церковь смотрит… Но и любопытно, конечно, баба-то справная, груди как спелые яблоки, и срамное место ничем не прикрыто. Где еще такое увидишь?
Позднее солдата убрали, Венеру перевели в украшенный раковинами грот. Доступ обывателей к идолице был ограничен, но знатные дворяне могли лицезреть прекрасную в любое время.
Вот в этом самом гроте и назначил свидание граф Линар юной Анне Леопольдовне. Встреча должна была состояться как бы случайно. Рассчитывали на дождь, который не заставил себя ждать и подыграл влюбленным.
Свита Анны Леопольдовны состояла из смуглянки Юлии Мегден, госпожи Адеркас и Николь, родственницы шведского посла. Красавец Линар пришел один. Бледно-лиловый камзол выгодно подчеркивал белизну его лица, а также сочетался с меланхолическим выражением, которое наметил себе герой-любовник. Но вопреки его намерениям меланхолия куда-то испарилась, а на смену ей пришли озабоченность и веселье. Их вызвал дождь. Первые полновесные капли дождя успели упасть на густо напудренный парик и на плечи, да и руки были мокры.
«Ах, бог мой, какая незадача, сударыни, не пострадали ли вы от дождя?»
Сударыни не пострадали. Они явились в грот загодя и уселись рядком, как птицы на насесте. Если бы дождь не случился, они бы все равно не оставили своего поста. Ну и уж поскольку тучи были налицо, то их высочеству надо было переждать непогоду.
Первой нашлась Мегден:
— Ах, любезный кавалер, — она стрельнула глазами в сторону принцессы, — Фортуна свела нас вместе.
— Фортуна превратилась в золотой дождь, — тут же подыграл Линар, намекая на Зевса и царевну Данаю, заключенную самодуром отцом в темницу. Но эти герои были чужды слуху дам, поэтому скрытого смысла фразы никто не оценил.
Только Николь наморщила лоб и пробормотала вопросительно:
— Даная ведь матушка Персея?
— Именно так, — подтвердил Линар, глубоко поклонился принцессе и сел напротив дам. Завязался безобидный разговор, который очень скоро вырулил к «нашей славной римской Венус».
В те времена в России еще не был изобретен язык, которым можно было бы спокойно и прилично обсуждать произведения искусства. Картины, скульптуры уже были, но глядеть на все это следовало «неизреченно», слов не было. А Линар эти слова нашел и жонглировал ими, как мячиками. Оказывается, в Дрездене много наслышаны об этой находке, и теперь он благодарит Бога, что получил возможность лицезреть сей шедевр, а потому смело может сказать, что ваявший ее скульптор был вдохновлен работами Праксителя.