Прекрасная посланница

Война просветляет человека. Когда ты занят государственным делом, а плата за успех — смерть многих людей, а может быть, и твоя собственная, привычная суета мирного быта видится пустой и никчемной. На войне мозги не праздны, а пребывают в постоянном напряжении, чувство ответственности не дает расслабиться ни на минуту, спишь всего по пять-шесть часов в сутки, и этого достаточно для восстановления сил. И как-то само собой появляется понимание главного, словно ты вдруг разгадал смысл бытия и теперь уже никогда не будешь бессмысленно коптить небо, но каждое твое деяние будет кирпичом в угодной Богу храмине.

Именно в таком состоянии Миних летел на встречу с государыней, а она, похоже, не только не оценила его порыв и преданность, но и остудила. Вопросы, касаемые самой осады, были заданы как-то безучастно. Это и понятно, все доклады Миниха были очень подробны. Но истинный интерес проглянул во фразе, которую Миних раньше с государыней не обсуждал.

— Где обретается беглый король Станислав Лещинский?

— Этого я не знаю. Пока.

— А понимаешь ли ты, Христофор Антонович, что бегство короля обесценило наши победы? Что стоит ему теперь собрать новую армию и начать чинить козни против Польши и нас?

— Уверяю вас, ваше величество, это невозможно. Дух Станислава сломлен. Я уверен, что у него теперь одно желание — спасти свою жизнь и избежать плена. На большее он не претендует.

— Основываясь на чем утверждаешь ты подобное?

Миних смешался, право, он не заслужил ни такого тона, ни такого допроса.

— Прежде всего, я основываюсь на здравом смысле. В Данциге я снимал допросы и знаю, что король бежал в крестьянском платье без денег и ясного плана действий. Французская армия ему не помогала.

— А кто помогал? — Анна Иоанновна так и подалась вперед.

— Вот этого выяснить не удалось. Побег короля был обставлен таинственно. Задумал все это французский посланник де Монти. Посланник сейчас находится в Петербурге. Велите его допросить.

Маркизу де Монти уже задавали каверзные вопросы. Он и не отпирался от того, что помогал королю. Вначале посланник жил под домашним арестом в частном дому, но потом решено было ужесточить режим, и сейчас маркиз находился в Копорье под крепкой охраной.

Далее разговор пошел о французской эскадре, которая уже давно переплыла через Зунд и находилась, по всей видимости, в Гамбурге. Миних отрапортовал с полным знанием дела.

— А может, король Станислав и отплыл на одном из этих кораблей? — с напором поинтересовалась императрица.

— Этого быть никак не может. Первые из французских кораблей появились в устье Вислы четвертого апреля, но мы принудили их выйти в открытое море. Второй раз они появились только тринадцатого мая. На одиннадцати французских фрегатах было привезено французское войско. Оно высадилось на берег и вступило в бой с нашей армией. Я докладывал вам, что в этой битве русские солдаты и офицеры выказывали великий кураж, охоту к бою и радость по случаю победы. А в начале июня прибыл наш флот и встал на Данцигском рейде. После этого французские корабли, бросив своих солдат без защиты, удалились и больше не возвращались. Король Станислав бежал за два дня до падения города, то есть двадцать шестого июня.

Миних докладывал лихо, слова так и отскакивали от губ. Выглядел фельдмаршал как обычно моложе своих лет, одет с иголки, при этом фасонил и не скрывал этого. Красив, мерзавец, что и говорить. Бирон стоял за креслом государыни и весь извелся, ожидая от нее главного вопроса: «Сколько ты, шельма, получил ефимков золотом за побег Станислава?» Но Анна зачем-то тянула время, а при этом улыбалась благосклонно, а Миних, чувствуя эту благосклонность, еще шире распустил павлиний хвост.

— Славная была баталия! Достойно внимания вашего величества, что Данциг сдался прежде, чем прибыла из Петербурга осадная артиллерия. Город Вейксельмюнде, предместье Ора и множество редутов мы взяли с тремя восемнадцатифунтовыми пушками и пятью пятипудовыми мортирами, из которых одну разорвало. На двадцать моих пушечных ударов Данциг отвечал двумястами. Неприятель имел тридцать тысяч войска, а у меня было только двадцать. И заметьте, линия осады простиралась на девять немецких миль.

И как было не похвалить такого молодца? Анна произнесла: «Спасибо, граф», и сказала это без всякой натуги, даже ласково. Бирон был в бешенстве.

В тот же вечер он не удержался, спросил у императрицы:

— Анна, почему вы ни словом не обмолвились о мерзком приключении Миниха, о пренебрежении им чести офицерской? Я имею в виду подкуп.

— У меня нет доказательств. Да теперь это уже и не важно. Сейчас главное узнать, где Лещинский скрывается и действительно ли он выбит из колеи и ни на что больше не претендует.