Прекрасная тьма

— Приятно было познакомиться, Итан. Передавай Лене привет, — мои руки затряслись, и я услышал смех Ридли. Сегодня ей не нужна была ложь, чтобы причинить мне боль, у нее была правда.

Мы не разговаривали по пути в Равенвуд. Никто из нас не знал, что сказать. Девчонки запросто могут проделать с тобой такое, особенно девчонки-маги. Когда мы доехали до ворот поместья Равенвуд, ворота были закрыты, чего раньше я никогда не видел. Плющ разросся по кованому металлу, как будто он всегда там и был. Я вышел из машины и потряс ворота, чтобы проверить, не откроются ли они, но было ясно, что не откроются. Я посмотрел на дом за ними. В окнах не горел свет, а небо над домом казалось еще темнее обычного.

Что произошло? Я бы мог справиться с выходкой Лены на озере и с чувством, что она отстраняется. Но почему он? Почему этот маг на байке? Как долго она уже общается с ним и скрывает это от меня? И какое отношение к этому всему имеет Ридли?

Я никогда раньше так сильно на Лену не злился. Когда на тебя нападает тот, кого ты ненавидишь — это одно, это же было совсем другое. Такую боль тебе может причинить только тот, кого ты любишь, и кто, как ты думал, любит тебя. Словно тебе нанесли удар изнутри.

— Ты в порядке, чувак? — Линк хлопнул водительской дверью.

— Нет, — я смотрел вниз на длинную дорогу перед нами.

— Я тоже, — Линк кинул ключи в открытое окно машины, и мы пошли вниз по холму.

Мы шагали в сторону города, а Линк постоянно оборачивался удостовериться, что за нами не едет Харлей. А я больше и не надеялся его увидеть. Именно этот Харлей больше в город не приедет. С учетом всего, что я знал, он может стоять за теми воротами. Уже.

Я не спустился к обеду, что было моей первой ошибкой. Второй была открытая черная коробка из-под кедов «Конверс». Я вытряхнул ее, и все содержимое рассыпалось по кровати. Записка, которую Лена написала на смятом фантике от сникерса, билеты на фильм с нашего первого свидания, выцветший счет с Дар-и Кин, и поблекшая страница, вырванная из книги — все это напоминало мне о ней. Коробка с воспоминаниями — моя версия Лениного ожерелья. По идее не мужское это занятие, поэтому я не говорил о ней никому, даже ей.

Я взял изжеванную фотографию с зимнего бала, где нас запечатлели за секунду до того, как мои так называемые друзья вылили на нас жидкий снег. Картинка была размыта, но на ней мы целовались, и теперь на нее было особенно тяжело смотреть.

Хотя я и знал, что следующий момент будет ужасным, вспоминая ту ночь, я всегда чувствовал то самое чувство, будто стою там и целую ее.

— Итан Уэйт, это ты?

Я попытался засунуть все обратно в коробку, когда услышал, как открывается дверь, но коробка упала, и все ее содержимое рассыпалось по полу.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Амма вошла в мою комнату и села в ногах кровати. Она не делала этого с тех пор, как я подхватил желудочный грипп в шестом классе. Не то чтобы она меня не любила. Просто мы как-то перешагнули уже время «сидения на кровати».

— Я просто устал и все.

Она посмотрела на беспорядок на полу:

— Выглядишь ты хуже морского котика, попавшего в реку. И отличная свиная отбивная, там внизу на кухне, выглядит так же грустно, как и ты. Мне жаль вас обоих, — она нагнулась ко мне и смахнула каштановые волосы с моих глаз. Она всегда говорит, что мне нужна стрижка.

— Я знаю, знаю. Глаза — зеркало души, и мне нужно постричься.

— Свежий взгляд нужен тебе больше, чем стрижка, — она грустно взглянула на меня и схватила за подбородок, как будто могла за него поднять. Хотя в определенных обстоятельствах она вполне могла это сделать. — Ты не прав.

— Я не прав?

— Ты, а ты — мой мальчик, и это все моя вина.

— Что ты имеешь в виду? — я не понял, а она не объяснила, что было свойственно нашим разговорам.

— Она тоже не права, хочу тебе сказать, — тихо сказала Амма, глядя в окно. — Если ты не прав, не значит, что кто-то виноват. Иногда это просто факт, как карты, которые ты вытягиваешь, — у Аммы вечно все сводится к судьбе, к картам на ее гадальном столе, костям на могильном дворе — той вселенной, которую она может прочитать.

— Да, мэм.

Она посмотрела в мои глаза, и я увидел, что ее глаза блестят:

— Иногда вещи не такие, как кажутся, и даже провидец не сможет сказать тебе, что будет дальше, — она взяла меня за руку и что-то вложила в ладонь. Красная веревочка с крошечными бусинками — один из ее амулетов. — Повяжи на запястье.

— Амма, парни не носят браслетов.

— А с каких пор я делаю украшения? Это женское занятие для дам, у которых куча времени и отсутствует вкус, — она отдернула фартук, поправляя его. — Красная нить — это связь с Другим миром, что-то вроде защиты, которую я тебе дать не могу. Давай, надевай.

Я знал, что с Аммой, когда она так смотрит, лучше не спорить. Во взгляде была смесь страха и грусти, а она несла это, как слишком тяжелую для нее ношу. Я вытянул руку и разрешил ей повязать мне браслет. Я его толком разглядеть не успел, а она уже метнулась к моему окну и рассыпала вдоль подоконника пригоршню соли.

— Все будет хорошо, Амма. Не переживай.