Прекрасная толстушка. Книга 2

В который раз я поразилась его такту и воспитанию. Едва задав вопрос о том, что там наверху, я живо представила зрелище, которое откроется глазам Академика, если он из чрезмерной вежливости пропустит меня вперед, и мне придется подниматься по крутой лестнице первой. Но он поступил как должно, поднялся впереди меня.

Я уже не говорю о том, с каким блеском он отбрил эту Ксению, которая, очевидно, привыкла в любой компании быть в центре внимания, а тут на нее никто толком и не по смотрел. Володя три раза приглашал меня на танец и врал мне на ухо о том, что потерял мой телефон, якобы данный ему в тот злополучный вечер, когда забрали бедного Додика — любителя светского общества…

Потом, когда судьба снова свела нас с Ксенией и мы подружились, она оказалась чудной девушкой. Она призналась мне что с Володей у нее в то время ничего серьезного не было, что она к нему была очень строга и не вдруг бы пошла с ним в чужую компанию на дачу. Но он так заинтриговал ее бесконечными рассказами о молодом Академике, что она согласилась.

Правда, она шла на вечеринку с определенным личным интересом, а вышло, что попала на чужие смотрины. Понятно, что такая ситуация не могла ей прибавить хорошего на строения. Она злилась еще и оттого, что чувствовала и вела себя, как стерва, которой наступили грязным сапогом на по дол бального платья.

6

Мы поднялись наверх и Академик галантно распахнул передо мной дверь. Я вошла и ахнула во второй раз.

Просторный кабинет был обставлен изумительной старинной мебелью в едином стиле. Это был кабинетный гарнитур, я думаю, конца прошлого века.

Первым в глаза бросался массивный, почти черный письменный стол, ножки которого были выполнены в виде сидящих львов. На львиных же лапах стояли глубокие кресла, обитые чёрной кожей, и диван, на спинке которого была резная полка. Дверцы книжных шкафов были мелкой расстекловки в готическом стиле. Тончайшие стекольные переплеты были в виде затейливых, пересекающихся арок и стилизованных солнц и чем-то напоминали витражи Собора Парижской Богоматери, который я видела только на картинках.

В шкафах я сразу выделила большое количество книг по металловедению.

За письменным столом стоял высокий стальной сейф, выкрашенный в стиле всей мебели под мореный дуб. Его замочную скважину прикрывала золоченая бронзовая накладка в виде оскаленной морды льва, а по углам были накладки поменьше в виде улыбающихся на разный манер безгривых мордочек львят. Как я узнала потом, под двумя из них были тоже замочные скважины, но сдвигались эти накладки каждая в свою сторону и только после поворота строго на 270 градусов, то есть на 3/4 полного поворота. Причем нижнюю нужно было крутить по часовой стрелке, а верхнюю против. Когда впоследствии Академик положил передо мной связку изощреннейших стальных ключей от этого сейфа и предложил мне его открыть, я не смогла найти две эти замочные скважины под львятами, так как крутились все четыре накладки, а нужными оказались правая верхняя и левая нижняя.

Но как бы великолепна ни была мебель, поразила меня не она. Кабинет представлял собой настоящий музей. Его стены, полки, книжные шкафы были увешаны и уставлены старинным оружием, предметами старинного быта и церковной утварью.

Чего тут только не было: и стрелецкий бердыш, и абордажная короткая сабля карибских пиратов, и мексиканское мачете, и французский артиллерийский палаш 1812 года, и французская шпага с эфесом, украшенным слоновой костью, золотом и драгоценными камнями, и казацкая шашка, и старинная обоюдоострая рогатина, с которой ходили на медведя, и несколько кавказских кинжалов, и турецкий ятаган, и русская полицейская сабля («селедка»), и несколько кортиков, в том числе и немецкие Второй мировой войны, с витой ручкой и свастикой, и знаменитая сабля «гурда».

Твердость и одновременно пластичность «гурды» потом, не в первый раз, разумеется, демонстрировал Академик, согнув ее в кольцо и легонько ударив ею по полицейской сабле. На «гурде» не осталось и следа, а на лезвии «селедки» виднелась глубокая насечка. Академик уверил меня, что на любом другом оружии остался бы такой же след, только ему жалко портить коллекционные вещи. Потом он развернул свой носовой платок, подбросил и резким, свистящим взмахом разрубил его в воздухе на две части.

— Если князь получал такую саблю в подарок, он себя считал осчастливленным и отдаривал дарителя табуном племенных лошадей с серебряной сбруей.

— Сколько же она может стоить? — не удержалась я от вопроса.

— Ей нет цены, — скромно ответил Академик. — Секрет ее изготовления утерян. Его сейчас пытаются найти несколько оружейников во всех странах мира, но пока безуспешно.

— Это единственный экземпляр?

— Нет, конечно. Она, несомненно, встречается в частных коллекциях, но обладатели этого сокровища предпочитают о нем помалкивать…

Еще там были два самых настоящих, правда сильно под порченных ржавчиной, меча времен Александра Невского. Один прямой и узкий русский меч и широкий, длинный, двуручный — тевтонский.