Прекрасная толстушка. Книга 2

На случай дождя мне был выдан кусок старой клеенки в синюю клеточку. Я вынула его из-под грибов и накинула на голову и плечи, как темно-вишневую шаль из одноименного романса. Видок у меня был тот еще.

Через некоторое время старая заброшенная дорога влилась в действующую, накатанную грунтовую дорогу, блестевшую бесконечными лужами. Я прибавила шагу, и тут за моей спиной раздался характерный конский топот.

Я оглянулась. Прямо на меня несся огромный вороной конь с белой продолговатой звездой на лбу. На коне сидел какой-то оборванец. На нем была застиранная кепочка-восьмиклинка, хлопчатобумажная гимнастерка, такие же треники, как и на мне, и рваные китайские кеды.

Я бросила на землю корзину и палку и замахала одной рукой, так как второй придерживала клеенку на груди.

— Товарищ, товарищ, — завопила я с такой силой, что конь захрапел и шарахнулся в сторону. — Я заблудилась, товарищ! Как мне попасть в Алабино?

Ездок остановил коня, с виноватой улыбкой посмотрел на меня и ничего не ответил.

Что он — глухой, что ли, растерянно подумала я и по вторила, стараясь говорить медленнее и выразительнее артикулируя:

— Товарищ, я отстала от своих друзей и заблудилась. Мне нужно в Алабино. Я правильно иду?

Он молчал. На лице его отразилась мука.

Я решила упростить свой вопрос и спросила преувеличенно жестикулируя.

— Алабино туда? — И ткнула пальцем вперед.

Он печально помахал головой и показал пальцем в обратном направлении.

Я ему не поверила и переспросила, выговаривая по слогам:

— Ала-би-но. Туда?

Он снова покачал головой.

— Туда? — спросила я, показывая в противоположную сторону.

Он радостно закивал.

— Сколько ки-ло-метров? — заторопилась я, боясь потерять установившийся контакт. — Один? Два? Три? Четыре? Пять? — спрашивала я выставляя пальцы.

Он печально качал головой мне в ответ.

— Вот болван! — пробурчала я про себя на всякий случай по-французски. — Он не только нем, но еще и глуп… Сколько же мне идти до этого чертова поселка? А-ла-би но, — прокричала я по-русски, изобразила пальцами ходьбу. — Ки-ло-мет-ров сколько? — И снова начала выставлять пальцы.

В его глазах загорелись озорные огоньки и он, обреченно вздохнув, ответил мне на чистейшем французском языке:

— Увы, мадам, вы действительно здорово заблудились. Боюсь, что отсюда до Алабино больше десяти километров. Вы сделали слишком большой крюк. Полагаю, что вам будет лучше сесть сзади меня на лошадь, иначе вы доберетесь туда только к вечеру… И я очень рассчитываю на вашу скромность. Никто не должен знать о нашей встрече.

Жалкая, потертая клеенка выскользнула у меня из рук и бесшумно съехала на дорогу. На какое-то время я потеряла дар речи.

4

Он оказался принцем. Не сказочным, а самым настоящим. Очень тренированным, стройным, кареглазым. Любил лошадей. У себя на родине, в своем королевстве держал конюшню и играл в поло. Был капитаном команды и старостой клуба. Еще он любил хорошие спортивные машины и в свое время выступал как профессиональный гонщик. Зато собственной яхтой он пользовался нечасто. Не любил морских путешествий. На прогулочной яхте ему не хватало скорости.

Общались мы с ним на французском языке, и он утверждал, что я знаю этот язык лучше, чем он. Но, по-моему, это была любезность с его стороны. Он был красив грубоватой мужской красотой. Его лицо было резкой, совсем не аристократической лепки. На мой взгляд, его черты были скорее не вылеплены, а вырублены из какого-то очень твердого и грубого камня, может быть, даже из гранита.

Знаете, такие высокие, крепкие скулы, эти продольные складки на впалых щеках, крупные, богатые усы, похожие на те, которые много лет спустя начал носить Никита Михалков, и тяжеловатый подбородок с глубокой круглой ямочкой, которая меня сводила с ума… Но порода в нем была видна невооруженным глазом. Она проступала в манере держать голову, смотреть, говорить. В уверенном, спокойном и доброжелательном голосе, в каждом сдержанном и отточенном жесте.

Он был принцем по крови и долго мне объяснял разницу между ним и наследным принцем. Королевский трон мог ему достаться только после длинной цепочки внезапных смертей тех, кто стоял к престолу ближе, чем он. Что-то вроде живой очереди за властью, которая продвигается, лишь когда впереди кто-то умирает.

Теперь мне стали более понятны все дворцовые интриги, о которых я читала у Дюма. Какое счастье, что мой принц в этой очереди не стоял. А то бы и ему кто-то дышал в спину.

Разумеется, я не укажу ни его имени, ни его страны. Я буду его называть просто Принц, словно это не титул его, а имя. Тем более что и в жизни я обращалась к нему именно так. Мне это ужасно нравилось. Еще я называла его мой Принц или мой бедный Принц. Потому что он постоянно говорил о себе, что он самый бедный из всех ему знакомых принцев и поэтому вынужден работать.

В довершение всего он исповедовал социалистические убеждения. Быть ярым противником монархии ему не позволяло врожденное благородство. Зато он был горячим сторонником социальной справедливости.