Прекрасная толстушка. Книга 2

— Моя мама неважно себя чувствует, я хотел бы быть с ней рядом… И потом мой контракт кончается. Я бы мог его продлить, но беспокоюсь за маму. Кстати, а как по-русски звучит «болван»? — Он произнес «la andouille». Мы разговаривали по-французски.

— Болван, — машинально ответила я. — По-русски это слово имеет еще два смысла, кроме бранного. Болван это и деревянная форма для шляп и несуществующий третий игрок, который всегда пасует при игре в гусарский преферанс.

— Надо же… — задумчиво сказал Принц. — А во французском языке это три различных слова…

Некоторое время мы молчали. «Что же такое получается? — с невыразимой тоской думала я. — Специально, что ли, судьба мне все так подстраивает? Издевается, что ли, она надо мной? Сколько же ей надо было потрудиться, чтобы, сведя нас на этой лесной дороге, тут же разлучить навсегда… Да, она на свои шутки усилий не жалеет… Но как же я смогу жить когда он уедет? Как же я жила до этого?»

На меня внезапно снизошло озарение. Я поняла, что такое любовь. Любовь — это острая, болезненная необходимость непрерывного смотрения, слушания или ощущения дыхания, как это было в тот момент. Или ощущение присутствия человека в одном с тобой городе, или на одном континенте, или на одной Земле…

— Ваши друзья, наверное, очень беспокоятся? — осторожно спросил он.

— Наверное… — пожала плечами я. И усмехнулась тому, что совсем забыла о них. Забыла обо всем на свете. — Я приехала сюда со своей самой близкой подругой и ее мужем. У него, у мужа, здесь живет однокурсник, — объяснила я, по своему отреагировав на его осторожность в вопросе.

— Так вы живете в Москве? — внезапно оживился он.

— Да.

— Вы работаете или учитесь?

— Я учусь в институте, — сказала я.

— Что же вы там изучаете?

— Французский язык.

— Зачем? Вы же прекрасно его знаете.

— У нас недостаточно что-то знать для того, чтобы работать по специальности. Нужно еще иметь диплом.

— Да, да, — сказал он. — Это везде так. Мир переполнен бюрократами. — И добавил, тяжело вздохнув: — Мне жаль, что я уезжаю.

Потом он меня учил, как нужно привставать на стременах, когда лошадь идет рысью.

— Не будем испытывать терпение ваших друзей, — сказал он и подстегнул Алмаза. Тот перешел на тряскую ленивую рысь.

Метров за двести до опушки Принц остановил коня, спрыгнул на землю и помог мне спешится.

— Пожалуйста, не рассказывайте никому о нашей встрече, а то меня выдворят из СССР раньше срока, — попросил он.

— Торжественно клянусь, — сказала я, вскинув руку в пионерском салюте. И подумала при этом: «Какое счастье, что идет дождь и лицо у меня и без того мокрое…»

— Вам можно куда-нибудь позвонить?

— Да, — сказала я. — У меня дома есть телефон… — И зачем-то прибавила: — Я живу одна, так что звоните в любое время…

— Я вам обязательно позвоню, — сказал он.

— Я буду рада, — сказала я.

— Я очень скоро позвоню, — сказал он.

— Я буду ждать, — сказала я.

— Я вам сегодня позвоню, по мне нужен номер вашего телефона, — сказал он.

— Конечно, — сказала я. — Но на чем же мы его запишем?

— Я запомню, — сказал он. — У меня очень хорошая память.

— Нет, — испугалась я, — я не могу его доверить памяти, даже очень хорошей. А вдруг ваш конь понесет, вы упадете и все забудете?

— Ничего этого не будет, — улыбнулся он, и у меня защемило сердце от предчувствия разлуки.

— Нет, я не могу так рисковать! — решительно возразила я, и тут мой взгляд наткнулся на отполированную кожаную поверхность седла. — Придется слегка подпортить армейское имущество, — сказала я, доставая из корзины с грибами обломок столового ножика. — Нацарапаем телефон на седле.

— И вам начнет названивать целый кавалерийский полк.

— А вы, когда перепишете телефон в свою записную книжку, исправьте единицу на четверку, — предложила я.

— Вы очень предусмотрительны, — улыбнулся он. И тут меня пронзило: ведь на мне этот дурацкий платок, в котором я похожа на колхозницу тридцатых годов, эта дурацкая бес форменная кофта и треники, которые хоть на коленях и обвисли, но сзади меня обтягивают совершенно неприлично…

— Была бы я была предусмотрительной, то, предвидя на шу встречу, захватила бы в лес расческу и кое-что из косметики… — сказала я, стаскивая с головы косынку.

Помотав головой, чтобы расправить прилежавшиеся под мокрой косынкой волосы, я поправила прическу и взглянула на него.

— Прекрасно! — воскликнул он, отвечая на вопрос, который он, видимо, прочитал в моих глазах. — Вам не нужна косметика.

Еще раз довольно встряхнув головой, я подошла к Алмазу. Он приложил уши и с тревогой скосил на меня свой прекрасный фиолетовый глаз.

Выцарапывая на гладкой, усыпанной бисеринками дождя коже седла свой телефон, я внезапно оглянулась на Принца и поймала его слегка удивленный взгляд чуть пониже моей спины. Он тут же поднял глаза и виновато улыбнулся.

Ну все, холодея, подумала я. Он любезничал, еще не видя меня всю! Теперь увидел! Это конец! Утонченный европеец, занимающиеся конным спортом, не может полюбить кариатиду… И ничего не надо придумывать. Если и был «удар молний», то им поражена я одна…