Прекрасное далеко

— Спички серные довоенные, фабрика Лапшина!

Но это уже не сцена. Было страшно.

Трудно представить сейчас, что могло быть такое. Накануне Нового года возвращаемся из театра, занимаем места в электричке. Скоро будем дома, мама будет кормить и отправит спать. Завтра в школу. В заявленное в расписании время поезд не отправился. Не отправился он и через полчаса, и через час. Начинаю волноваться. Телефонов не было. Родители ждут. Отправляю группу в здание вокзала, чтобы позвонили домой, а сама иду к машинисту. Спрашиваю:

— Когда поедем?

На часах уже полночь, на улице мороз. Конец декабря. Машинист объяснил: — Забастовка на путях. Люди стоят на рельсах, жгут костры.

Предлагаю ехать. Увидят поезд разбегутся. Машинист ответил, что двинуть железо на людей он не может. Стояли до трех часов. За некоторыми детьми родители приехали на машинах, кого-то забрали московские родственники. В четыре утра мы вернулись домой. Вот такой театр.

Память сердца

6 июня в нашей семье всегда собирались гости. Под пирог с клубникой пили легкое вино. Открывали старинный рояль, пели романсы, читали стихи, гадали по «Евгению Онегину». В школе этот праздник не получался, экзамены, каникулы…

Двухсотлетний юбилей Александра Сергеевича решили перенести на дачу. Для большего количества людей определили полянку, нашли человека, умеющего классически складывать и жечь большой костер. Детей организовали собирать валежник. Активисты закупили сувениры с портретом Пушкина. Каждый участник должен знать минимум одно стихотворение поэта. На закате народ начал подтягиваться на полянку, импровизированный стол заполняется различной снедью. Народ собрался от пяти до восьмидесяти. Жарко запылал костер, взрослые приняли по чарочке и общий разговор вскоре перешел в соревнование, кто больше помнит стихов Пушкина. Читали взрослые и дети, русские и мордва, белорусы и евреи и только один пожилой мужчина, прямо сказать не яркой наружности, молчал. Все знали, что это механик с Оптико-механического завода. Когда накал страстей стал угасать, обратились к нему и механик ответил, что знает всего «Евгения Онегина» наизусть, но не знает какую главу читать. Прочитал вторую. Удивил!

Поле за нашей спиной стал затягивать туман, в небе загорались звезды. Кто-то запел старинную русскую песню протяжную и широкую. Песни сменяли одна другую и красота их сливалась с этим полем, с этим звездным небом. Когда туман полностью запеленал поле, мимо нас с огромной собакой прошла тонкая женщина, ее поглотил туман. «Англичанка, скульптор» — так сказали соседи.

Покидали полянку с частушками и плясками. Уносили на руках детей, а на душе было тепло и спокойно. Праздник стал традиционным. А чтобы мы за своими заботами не забывали этот день, ровно шестого июня расцветает темно-бордовый пион. Самый ранний, самый первый. Видимо, не случайно.

Мой Пушкин

«Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя.» Наш одноэтажный деревянный домик замело до половины окон. Я шестилетняя девочка сижу у печки. В сенях кто-то топает, обмахивает снег и вместе с клубами морозного пара появляется мама. Мама! Сразу все начинает крутиться. Разбираем продукты: хлеб, масло, рыба и конечно заветный стограммовый пакетик кофе, все из Москвы. Мама загадочно улыбается и извлекает огромный том, тяжелейшую книгу. Я наклоняюсь над столом и читаю: — АС Пушкин.

На что мама говорит: — Дочь, это не А.С. Пушкин, а Александр Сергеевич Пушкин. Эту книгу прислал тебе твой дядя.

С этой минуты Пушкин всегда со мной. Загадкой для меня в этой книге была небольшая гравюра. Высокие, покрытые инеем сосны, на поляне один человек лежит на снегу, другой невдалеке стоит, опустив пистолет. Внизу была подпись «Дуэль. Черная речка». Мне шестилетнему ребенку бабушка сумела объяснить, что такое дуэль, и кто эта нежная красавица Н. Гончарова. Именно бабушка, имеющая два класса церковно-приходской школы, садилась со мной у приемника, и мы слушали вместе оперы «Евгений Онегин», «Пиковая дама». Бабушка как бы переводила оперы на доступный мне язык. Детских книжек не было, и я учила стихи Пушкина. Родителей и гостей, конечно, удивляла девочка, которая у елки рассказывала стишок:

Сижу за решеткой в темнице сырой,

Вскормленный в неволе орел молодой…

Или

Прощай, свободная стихия!

В последний раз передо мной

Ты катишь волны голубые

И блещешь гордою красой.

И так я шла по жизни с этой книгой. Видела снежную вершину Казбека, бурный, изумрудный Терек в Дарьяльском ущелье, посетила Михайловское, Тригорское, земно поклонилась на могиле Александра Сергеевича. Два слова мне все время не давали покоя: Черная речка. И вот я здесь, на этом месте. Где высокие сосны, где та речка? Все поглотил город. В моих руках букет неброских цветов, а перед глазами маленькая картинка из моего детства, из той огромной книги: один человек падает на снег, другой опускает пистолет.

Третий закон