Прекрасное далеко

Я в полной растерянности. Если бы я не обменялась рукопожатием с Филоном, я бы превратила в своих врагов и лесной народ, и те племена, что его поддерживают. А если я поделюсь с ними магией, они могут оказаться недостойными доверия.

— Джемма…

Я очень давно не слышала этого тихого голоса. У меня падает сердце. На тропе стоит матушка, все в том же синем платье. Она широко раскидывает руки.

— Джемма, милая…

— Мама? — шепчу я. — Это ты?

Она светло улыбается. Потом улыбка переходит в смех. Ее тело меняется, расплывается, становится чем-то совсем другим… и вот я уже смотрю на Неелу. Она хихикает, прикрыв рот длинными, похожими на стебли травы, пальцами.

— Джемма, милая…

Голос моей матери исходит из горла вот этого отвратительного маленького существа.

— Зачем ты это сделала? — кричу я.

— Затем, что я могу это делать, — отвечает Неела.

— Не вздумай повторить! — рявкаю я.

— А то что будет? — дразнит она.

У меня начинает покалывать пальцы от прилива магии. Через несколько секунд сила уже несется сквозь меня, как бурная весенняя река, все тело дрожит от этой царственной энергии.

— Джемма!..

Фелисити удерживает меня, обхватив руками. Я не могу погасить волну. Я должна выпустить ее на свободу. Мои руки сами собой поднимаются к плечам Фелисити, и магия течет в мою подругу без предупреждения, без контроля. Ее терзают изменения: вот она королева, валькирия, воин в кованой кольчуге… Фелисити падает на четвереньки, жадно хватая ртом воздух.

— Фелисити! Ты в порядке?

Я бросаюсь к ней, но не дотрагиваюсь. Я боюсь.

— Да, — с трудом произносит она тонким голоском, еще раз меняется и наконец становится сама собой.

Я слышу, как за моей спиной смеется Неела.

— Это уж слишком, жрица. У тебя что-то с головой. Лучше позволь управляться с магией кому-нибудь, у кого больше опыта и искусства. Я была бы рада избавить тебя от непосильной ноши.

— Фелисити, — говорю я, не обращая внимания на Неелу. — Прости, пожалуйста. Я не смогла с этим справиться.

Энн помогает Фелисити встать. Фелисити прижимает руки к животу, как будто ее ударили под ложечку.

— Слишком много перемен, и слишком быстро, — чуть слышно говорит она. — Я была не готова.

— Прости, — повторяю я и кладу руку Фелисити себе на плечо, чтобы поддержать ее.

Неела хрипло хихикает.

— Жрица! — кричит она нам вслед.

Когда я оборачиваюсь, она становится моей копией.

— Скажи-ка: как ты будешь сражаться, если ты ничего не видишь?

— Как ты, Фелисити? — спрашиваю я.

Мы спешим по земляному коридору в слабо пульсирующем свете.

— Лучше. Смотри!

Она превращается в девицу-воина. Ее доспехи сверкают.

— Может, мне носить это как новую форму школы Спенс?

— Думаю, не стоит.

Мы проходим сквозь дверь, на лужайку. Все мои чувства обострены. Здесь кто-то есть. Я прижимаю палец к губам, подавая знак подругам.

— Что такое? — шепчет Энн.

Я крадусь вокруг восточного крыла. Смутная фигура ускользает в тень, и меня переполняет страх. Нас могли заметить.

— Кто бы это ни был, он ушел, — говорю я. — Но давайте-ка поскорее ляжем в кровати, пока нас действительно не поймали.

Глава 17

На следующее утро, в самый неприятный час, миссис Найтуинг собирает старших учениц в большом холле. Девушки дремлют на ходу, школьные формы застегнуты кое-как, волосы едва приглажены второпях. Многие трут глаза. Но мы не осмеливаемся зевать. Миссис Найтуинг собрала нас здесь не ради ранней чашки чая и нежных поцелуев. В воздухе витает угроза, близится нечто ужасное, и я боюсь, что нас все-таки заметили прошедшей ночью.

— Надеюсь, это не связано с костюмированным балом, — беспокоится Элизабет, и Сесили шикает на нее.

Через пять минут в холл врывается миссис Найтуинг — с таким мрачным выражением лица, что мы застываем, как замороженные. Она останавливается перед нами, заложив руки за спину, вскинув подбородок, и глаза у нее хищные, как у лисицы.

— Совершено весьма серьезное преступление, из тех, которые невозможно оставить безнаказанными, — говорит директриса. — Вы знаете, о чем я говорю?

Мы осторожно, с опаской качаем головами. Я чуть не теряю сознание от панического страха.

Миссис Найтуинг обжигает нас властным взглядом.

— Камни восточного крыла были осквернены, — говорит она, отчетливо произнося каждое слово. — Их разрисовали странными знаками… кровью!

Все девушки разом громко ахают. Я ощущаю и ужас, и возбуждение: восточное крыло! Кровь! Тайное преступление! Об этом будут отчаянно сплетничать по меньшей мере неделю.

— Прошу тишины! — рявкает миссис Найтуинг. — Знает ли кто-то хоть что-нибудь об этом преступлении? Если вы начнете покрывать друг друга, выбрав молчание, вы окажете кому-то дурную услугу!

Я думаю о прошлой ночи, о фигуре, мелькнувшей в темноте. Но я, само собой, не могу рассказать об этом миссис Найтуинг, потому что тогда мне пришлось бы объяснять, почему я бродила там, вместо того чтобы лежать в постели.

— Неужели никто не выйдет вперед? — продолжает напирать миссис Найтуинг.

Мы молчим.

— Очень хорошо. Если никто не желает признаваться, наказаны будут все. Вы возьмете ведра и щетки и будете все утро отмывать испачканные камни, пока они не заблестят, как новенькие.