Прекрасное далёко

Уехать с палаткой на недельку на Вуоксу? Чёрт возьми, это было заманчиво… Всех денег всё равно не заработаешь. Забросить удочки, сварить уху, выпить водки, вдосталь послушать, как орут соловьи и гуляет щука… А утром — зачерпнуть желе из ухи, трясущееся на ложке… Набрать с собой книг — вон их нечитанных, не меньше десятка уже на полке стоит, очереди дожидаются… Одичать как следует, зарасти щетиной до глаз… Николай тихо улыбнулся от этой щекочущей и зовущей простоты. Взять — лук, картошку, тушёнку, хлеб, пакетный борщ. Не забыть соль, перец и лаврушку…

И тут, как сработавший предохранитель, ложкой дёгтя плеснулась досадная мысль: «Ипотека!» И стало понятно, что Вуокса отменяется. Проклятье!.. Он ещё вовремя успел подписаться — расплатиться за семь оставшихся лет вполне реально. Через год сдадут дом, и будет квартира. А значит — вкалывать…

Проклятье.

«Что же получается?! У меня есть деньги, много денег. А счастья — нет. И свободы нет. И смысла в жизни — не осталось никакого, кроме зарабатывания этих чёртовых денег… А зачем они — без цели? Зачем они — если тратить их некогда?

Душа очерствела незаметно, усохла. Ни восторга любви, ни тепла дружбы, ни любимой работы, ни упоения книгами, ни времени оглядеться, ни будущего, ни детей. Ничего. Чем я тогда от животного отличаюсь?! Звери хоть потомство оставляют… А после меня останется только опустевшее бетонное стойло, подержанная иномарка и гранитная плита — чуть подороже окружающих плит. В стойло после меня поместят новое животное, и оно тоже будет терпеливо и упорно пережёвывать долларовую жвачку, за право обладать стойлом…

Стойловое животное с деньгами.

Никто не пожалеет и не вспомнит. И мне никого не жалко… Душа усохла. Нет больше души. Зато денег — много.

Что же получается — в сухом остатке — раз денег прибавилось, а души убавилось? А получается — продал я душу, как ни крути…

Да. Я продал душу за доллары. И получил золотую клетку. Золотое стойло.

Будьте же вы прокляты со своим золотом, твари сладкоголосые! Вам нужно золото? Это скверно — хотеть золота, но это ещё полбеды, ведь это ваше личное дело — пролезать ли верблюду в игольное ушко… Беда в другом: вы решили за всех нас, что нам — тоже нужно золото, а не счастье! И вот этого я вам не прощу…

Будьте вы прокляты…»

…Может, всё-таки что-то изменится?.. Ведь не зря же это происходило?! Ну же, Андрей!.. Николай с унылой надеждой огляделся по сторонам. Однако ничего не менялось. Ровным счётом ничего. Мир перемолол Андрея.

Надежда угасла, как спичка, оставив в душе только мрак и дымок сожалений о несбывшемся. От судьбы не уйдёшь — исторические законы неумолимы, как ни пытайся их переписать… Он так и остался самим собой — наедине с неотвратимо надвигающимся концом. Наш мир по-прежнему катился своим путём — опустевший и ненужный, как выброшенный пакет из-под чипсов.

НИЧЕГО ТАК И НЕ ПРОИЗОШЛО.

Просто и прозаично.

Николай повернулся на каблуках и обречённо побрёл назад, к машине.

«С-сучка», — он с чувством пнул колесо. Колесо задребезжало, и урбокат чуть не опрокинулся.

— Всё воюете со своим дьявольским экипажем?

Николай обернулся. Сзади стоял неслышно подошедший Виктор Алексеевич, сосед сверху. Он был, как всегда, дьявольски элегантен и импозантен, и напоминал своим строгим плащом с белым шёлковым кашне члена палаты лордов.

— Так, ерунда… Электрика, зар-раза такая, что-то барахлит…

— Барахлит — потому что барахло, — веско сказал сосед, и покивал благообразной седой гривой. — А вот у проклятых капиталистов Вы бы ездили на нормальном автомобиле. Пять лет гарантии. Час — и Вы в Выборге…

— Это в вас говорит консерватизм пожилого человека, — рассеянно сказал Николай, и с надеждой подёргал провода под капотом. Ему очень не хотелось подниматься в квартиру за тестером. — А мне урбокаты нравятся. Красивая идея. Час — и я в любой точке города. Зачем мне в городе полноценный автомобиль? Ему тесно — пробки, смог, аварии, а средняя скорость всё равно маленькая. Случись что — я на урбокате шишку набью, как максимум. А у них в год народу гибнет от автомобилей как на войне… А вот скоро пустят магистральные платформы для урбокатов, — Николай мечтательно улыбнулся, косясь на соседа вполоборота, — и тогда будет совсем хорошо, хоть в Крым, хоть в Выборг на них езжайте…

Тут урбокат вздрогнул, тихо зафырчал, и, наконец, ожил. Вместе с урбокатом в салоне ожил Цой, задумчивой негромкой мудрости которого было тесно на волне «Маяка».

— Электротехника — наука о контактах, — удовлетворённо резюмировал Николай, с облегчением захлопывая пластиковый капот.

— Пробки… Гибнут как на войне… И Вы в эти россказни верите? — по лицу Виктора Алексеевича змейкой пробежала кривоватая улыбочка. — Да нет у них никаких пробок. Пропаганда всё это дешёвая. И нам тоже — надо было идти по столбовой дороге цивилизации, а не изобретать… гм… велосипед.

Николай равнодушно пожал широкими борцовскими плечами.

— Не зря же японцы тоже урбокаты стали развивать…

Заорала мобила, и он полез в тесный карман джинсов. Сосед с тонкой аристократической усмешкой следил за ничего не понявшим Николаем.

Звонил шеф.