Прекрасное место для смерти

— Знаю, ты и слушать ничего не желаешь, но ведь мы сейчас говорим обо мне! Выслушай и мое мнение. Так вот, я не в восторге от твоей Мирей. Да, она — твоя старая подруга, она иногда гостит у нас… Но какая она противная! Она ужасно себя ведет — не со мной, а с папой и Пру: как будто все время осуждает их и смотрит на них свысока. Меня всегда раздражало ее высокомерие. Она и меня норовила поучать: «Милочка, этот нагяд тебе совсем не к лицу! — Кэти преувеличенно загнусавила и закартавила. — Мы подбегем тебе что-нибудь настоящее, шикагное, bon chic, bon genre,[2] с медными пуговицами и в стиле милитаги!»

— Кэти, не смей так безобразно передразнивать Мирен! — Аделина дернулась, едва не сбросив с кровати поднос. — Где ты только воспитывалась! Понимаю, откуда ветер дует! Ты постоянно ходишь в свой молодежный клуб, там ты и набралась грубых манер и словечек! Так послушай, милая моя! Это лишний раз доказывает: пора тебе избавляться от дурного влияния! Мирей — именно тот человек, который научит тебя хорошим манерам и… да, она права! Тебе пора перестать одеваться, как… как бездомные бродяги, которых постоянно показывают по телевизору! Будь я покрепче, я бы поехала по магазинам вместе с тобой и подобрала бы тебе подходящий туалет…

В глазах Кэти мелькнул ужас. Она энергично затрясла головой:

— Ни в коем случае, мама! Мне не нужно, чтобы за меня выбирали одежду! И меньше всего мне нужны поучения Мирей! Сейчас все одеваются так, как я. Если бы ты хоть раз выбралась из дому, ты бы сама увидела! — Девочка запнулась. — Нет, я не против поехать в Париж на пару недель и даже на месяц, если хочешь, но жить целый год у Мирей? Все равно как сидеть в тюрьме и психушке одновременно! Ну а от ее сынка у меня вообще мурашки по коже!

— Жан-Луи — очень милый мальчик! Впечатлительный и хорошо образованный. И потом, его титул… Кэти, не смейся! Не вижу здесь ничего смешного! — воскликнула Аделина голосом.

— Извини. Я знаю, что здесь нет ничего смешного, но титулы — так глупо и несовременно! Не хочу быть графиней!

— Значит, ты очень глупая девочка!

Кэти еще никогда не видела мать такой взволнованной и злой. Визгливый голос Аделины разносился на весь дом.

Увидев, что дочь замолчала, Аделина поспешила этим воспользоваться.

— Тебе кажется, что титулы и тому подобное не имеют значения, потому что ты еще очень молода. Но скоро ты поймешь, что такие вещи значат очень много! Когда я умру, дом станет твоим…

— Прекрати говорить о смерти! Ты меня пугаешь! Ты не больна… то есть не в том смысле… — Кэти покраснела и сбилась.

Но Аделина не обратила внимания на обмолвку дочери, так как слушала только себя.

— Замолчи и слушай! Я написала завещание. Дом, мебель и все мое имущество переходят к тебе…

— А как же папа? — прошептала Кэти.

— А что папа? Если я умру первой, я знаю, что сделает твой отец. Он тут же женится вторично! Женится — ну и ладно. Но его вторая жена не станет хозяйкой «Паркового»! Дом и имение принадлежат семье Дево! Я — Дево, и ты тоже.

— Если ты не забыла, моя фамилия Конвей.

На изможденном лице Аделины проступило изумление; когда же до нее дошли слова дочери, в ее глазах полыхнула ярость.

— Не мели ерунды! Ты моя дочь, поэтому ты — Дево. Если я завещаю дом твоему отцу и он женится после моей смерти… у его второй жены может родиться сын, и тогда дом вообще уйдет из семьи! Поверь мне, такое случалось, и не раз! И отдавать имущество под опеку мне тоже не хочется. Ловкие адвокаты всегда найдут способ обойти закон. Или неудачно разместят средства, и тогда ты останешься ни с чем! Вот почему тебе так важно удачно выйти замуж. Не повторяй моей ошибки!

Кэти побледнела.

— Зачем ты так о папе, как будто он… какой-нибудь мошенник? Я люблю вас обоих, как ты не понимаешь? Ну почему, почему мы не можем жить, как все другие семьи?

Аделина едва не задохнулась от негодования.

— Потому что мы — не «все другие семьи»! Мы — Дево! Если бы ты на самом деле любила меня, как говоришь, ты бы не вставала на сторону отца и не перечила мне! Знаю, он настраивает тебя против Парижа!

Глаза у нее лихорадочно блестели, на лбу выступила испарина. Кэти поняла, что пора прекратить спор, иначе у матери случится очередной нервный срыв. Тем не менее мятежный юношеский дух требовал возразить:

— Ты меня шантажируешь! Твое поведение так и называется — «эмоциональный шантаж»! Ух, терпеть не могу! Когда ты становишься такой, у меня все внутри переворачивается и делается тошно! Я сама не хочу ехать в Париж! Мне и здесь хорошо. У меня есть друзья, с которыми мне приятно общаться! Так что… никуда я не поеду!

Она вскочила и выбежала из комнаты.

— Кэти, вернись! — завизжала Аделина. Ее крики были слышны даже на лестнице.

— Ну-ну, успокойтесь! — послышался решительный, уютный голос Пру, и в спальню вплыла она сама, одетая в привычную кофту. — Не нужно так волноваться!

— Как же мне не волноваться? — бушевала Аделина. — Разве у меня нет повода для волнения?! — Отшвырнув одеяло, она засучила тощими ногами, пытаясь выбраться из кровати.