Прекрасное видение

– Да как все – ни за что. – Яшка сплюнул себе под ноги. – Не помнишь, что ль, как они жили? Его мамаша, Нурия, у нас в школе техничкой была. Пила, как грузчик, Марат ее каждый вечер на себе домой волочил. А у нее еще три девчонки сопливые были, все время Маратку у школы ждали. Катька их вечно бутербродами кормила. Думаешь, они все на материну получку в три копейки жили? Марат уже тогда с анашой шустрил, на вокзале терся. Потом связался с какими-то отморозками с завода, и решили они ночью продуктовый тряхануть. Ну, накрыли их, конечно. Те уже здоровые жлобы были, мигом сообразили, сколько им за магазин светит, и свалили все на Марата – типа несовершеннолетний, несудимый, много не дадут. А он, валенок, когда их брали, еще умудрился менту по башке ботинком съездить. Одно это, может быть, и ничего, да мент сердечником оказался и в ту же ночь в больнице скопытился. Ну Маратке и накрутили на всю катушку. Полгода назад освободился, пришел ко мне. Мне что – по знакомству места на барахолке жалко?.. Но, блин, где же она до этого брала?!

Стремительный перескок Яшкиных мыслей поверг меня в замешательство.

– Ты о чем?

– Да все о Марсианке нашей! Этот хрен Моралес говорил, что Вандка ему уже давно ширню таскает. У Марата она только один раз взяла. А до этого где доставала?

Мыслей на этот счет у меня не было, в чем я честно призналась. Яшка вздохнул, притушил о подошву окурок, потянулся и подвел итог:

– Полная жопа. Иди спать. Да… Если Осадчий чего спрашивать будет – про Маратку или там про ширево, – не говори ему. У него, как ментом заделался, совсем крыша поехала – одна раскрываемость на уме.

– Не скажу. Спокойной ночи.

Дома было темно – бабуля уже спала. Никаких признаков Осадчего не наблюдалось. Я раздевалась в прихожей и слушала, как на лестнице распоряжается Бес:

– Вован! Хорош мочалку тискать, марш домой! И не «ладно», а сейчас же! Ты сперва денег ей на аборт заработай, раздолбай, а потом любовь разводи! Вали спать, я по делам пошел…

В который раз я подивилась мелкобесовской практичности, потушила свет в прихожей и пошла спать. Завтра нужно было отправляться на работу.

Обеденный перерыв в налоговой инспекции длится сорок пять минут. Поскольку срок этот короток до неприличия, готовиться к обеду весь отдел начинает заранее – в ящиках стола разворачиваются бутерброды, взбалтываются банки с супом, режется масло и проверяется пригодность позавчерашнего рагу. Все это делается с величайшей конспирацией и под риском внезапной облавы в лице кадрихи или начальника отдела. За три минуты до обеда в столовую посылается курьер – занимать конфорку на плите для всего отдела. Вариант для начальства – «отошла в туалет». В случае накрытия курьера на месте преступления: «Ой, а Натальи Андреевны из архива здесь нет? Повсюду ищу…» Ровно в полпервого отдел снимается с места, как стадо антилоп во время весеннего гона, и с топотом несется в столовую. В считаные секунды производится захват столиков и табуреток, у горячих конфорок выстраиваются инспектора с мисочками и баночками, и столовая уже напоминает пункт раздачи бесплатного супа безработным где-нибудь в Чикаго. Через десять минут толкотни, визга и разборок наступает тишина. Все умиротворенно и очень быстро жуют: в оставшееся время нужно успеть сделать рейд по магазинам.

Во вторник все было как обычно, и в полпервого отдел как ветром сдуло. Остались только мы с Катькой, с умным видом склонившиеся над растрепанным отчетом. Как только дверь хлопнула в последний раз, отчет полетел в ящик стола. Катька метнулась к выходу и встала на шухер. Я помчалась к столу Шизофины.

Весь стол и примыкающий к нему подоконник были завалены разбухшими делами организаций: Шизофина, как начальник, вела самые крупные. Я копалась в них минут пять, прежде чем обнаружила солидный трехтомник фирмы «Джорджия».

– Нашла? Неси сюда! – Катька помогла мне тащить тяжеленные папки. Еще несколько минут заняло судорожное пролистывание дел. Наконец нужное было найдено. Мы переглянулись. Я решительно придвинула к себе телефон и, заглядывая в дело, набрала номер. Оглянувшись на дверь, включила на аппарате громкую связь.

– «Джорджия» слушает, – раздался царственный голос бухгалтерши.

– Добрый день, Валентина Ивановна, – не менее царственно поздоровалась я. – Сорок вторая налоговая беспокоит, инспектор Лапкина.

– Здравствуйте, в чем дело?

– У нас проходит ревизия первичных документов регистрации. Подпись Георгия Зурабовича на свидетельстве неразборчива. Не мог бы он подъехать в инспекцию и подтвердить?

– Однако странно, – помолчав, надменно изрекла бухгалтерша. – Я впервые об этом слышу. И Жозефина Сергеевна ничего не говорила…

– Жозефина Сергеевна не занимается регистрационными документами, – продолжала заливать я, в то время как Катька беспокойно поглядывала на дверь. – Это обычная формальность, но первая же проверка из главка обязательно придерется. Одно дело, когда просим мы, другое – когда налоговая полиция. Вам это нужно?

Барсадзевской бухгалтерше это было совершенно не нужно. Начальственные нотки в голосе сменились сомнением: