Прекрасное видение

Отец Фотий даже не повернулся к нему, продолжая перебирать обломки икон. Я положила руку на колено Миши. Конечно, он ничего не знал. А расспросить саму Ванду, не возбуждая подозрений, отец Фотий не мог. И тогда он вспомнил об исповеди, принятой полгода назад. О главной боли Ванды – медленно умирающем от героина Тони. И послал к нему Серого. Вот и все.

– Но как же вы… – вырвалось у меня. – Ведь вы же… Вы – священник…

Дато, покосившись на меня, скорчил кислую мину. Подавшись вперед, с интересом спросил:

– Ванда была здесь, отец? Ты знаешь, что с ней?

– Нет, – снова послышался тихий, сдавленный голос. – Я ничего не знаю. Я… впервые услышал, что она исчезла, от нее. – Не поворачиваясь, отец Фотий указал в мою сторону.

– А Серый и Хек? – Я вдруг вспомнила красные «Жигули» на монастырском дворе, двоих в кожаных куртках, идущих к церкви. – Они же были у вас в тот же день, что и мы. Почему они не отдали вам икону?

– Потому что в тот день я не смог им заплатить. Нужна была очень большая сумма, я не успел снять со счета…

– Разве вы не договаривались об оплате заранее? – удивилась я.

– Конечно. Но я рассчитывал, что это будет в выходные, как мы условились. Я только вернулся из Киевской лавры, было не до расчетов. Не знаю, почему им понадобились деньги раньше. Кажется, у них возникли сложности, они собирались уехать из города. Но денег у меня не было, я попросил подождать до следующего дня. А назавтра они не пришли. Я не знал почему.

Вот оно что… Серый и Хек почему-то собрались смыться из Москвы. Но почему? Что произошло, чего они испугались? Связано ли это с Вандой? Кто теперь сможет ответить… Я посмотрела на скорчившегося на полу отца Фотия. Он, не обращая на меня внимания, перебирал трясущимися руками куски разбитых икон, пытался приставить их один к другому, что-то невнятно бормотал. От его силы и уверенности не осталось и следа. Передо мной на полу сидел больной, полусумасшедший старик, за секунду лишившийся самого ценного в своей жизни. Было абсолютно ясно, что ему нет дела ни до нас, ни до Ванды, ни до того, что минуту назад он фактически сознался в преступлении в присутствии трех свидетелей, ни даже до направленного на него пистолета. Я была уверена, что отец Фотий не врал: он в самом деле не видел Ванды и не знает, где она. А раз так, то делать здесь больше нечего.

– Поехали, Дато.

Тот молча поднялся с места. Бледный Миша тоже поднялся, забыв на краю стола очки. Я взяла их и, уходя, еще раз взглянула на отца Фотия. Он по-прежнему сидел на полу, не замечая нас. Его дрожащие пальцы перебирали расколотые иконы. Почему-то я подумала о том стареньком священнике в охваченной огнем Одессе, который обвенчал без свидетелей в пустом храме белогвардейского офицера и молоденькую беременную польку. Но голос Дато полусердито окликнул меня из прихожей, и я торопливо вышла из комнаты.

…– Нинка, вставай! Нинка, вставай! Просыпайся немедленно! Совесть у тебя есть или нет?!

– Нет у меня совести… Катька, отстань… Сегодня же воскресенье… Катька?!!

Я торчком села на месте, ошалело осмотрелась по сторонам. Вместо собственной комнаты перед глазами были обшитые фанерой стены, некрашеный стол, штабеля книг на полу и подоконнике и сердитая Катькина физиономия.

– Ты, мать, совсем с ума сошла! – заявила она. – Дома надо ночевать порядочным девицам!

Господи, где я? Обведя комнатку безумным взглядом, я убедилась, что нахожусь у Миши. В голове всплыли вчерашние события. Я вспомнила ночное посещение квартиры отца Фотия. Вспомнила, как мы ехали по темным улицам обратно в монастырь. Разумеется, мне нужно было отправляться домой, но я боялась оставить одного Мишеньку, которого все произошедшее подкосило окончательно. В машине он тихонько всхлипывал, отвернувшись к окну, и совсем по-детски повторял: «Но как же так… Как же так… Боже мой…» Дато тактично делал вид, что ничего не слышит, но, подвезя нас к монастырю, заявил: «Я сейчас», исчез и вернулся с двумя бутылками «Гжелки». Через час они с Мишей сидели за столом, чокались глиняными кружками и дурными голосами пели «Никому теперь не верит Мэри». Потом Миша размахивал перед носом Дато книгой «Иконопись новгородской школы» и пытался поцеловать глянцевое изображение святого Гавриила. Потом Дато бил себя кулаками в грудь и кричал, что все иконы мира бледнеют перед собором Светицховели во Мцхете. Потом… Потом, наверное, я заснула, потому что больше ничего не могла вспомнить.

Оглядевшись, я увидела, что Мишина каморка заполнена людьми. Присутствовали все пятеро Бесов, Катька, Миша, храпящий в углу на раскладушке, и Дато – как обычно, в радужном настроении.

– Почему ты меня не разбудил?!! – завопила я.

– Зачем? – пожал плечами мальчишка. – Вы устали…

– А бабушка знает?!

– Я ей сказал, что ты у Петьки, – ухмыльнулся сидящий на ящике Бес. – Личную жизнь устраиваешь. Кажется, купилась старушка.

– Не скалься, балбес. Где моя сумка?