Прекрасность жизни. Роман-газета.

Наша партия, ее ленинский Центральный Комитет поддерживают здоровое, жизнеутверждающее критическое направление в искусстве социалистического реализма. С одобрения ЦК КПСС в последнее время опубликованы сильные в художественном и политическом смысле произведения, в которых правдиво и смело разоблачается произвол, допускавшийся в период культа личности. Достаточно назвать повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

ТВОРИТЬ ДЛЯ НАРОДА, ВО ИМЯ КОММУНИЗМА. Речь секретаря ЦК КПСС Л. Ф. Ильичева на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства 17 декабря 1962 года

ВОЗМОЖЕН ЛИ ПРИЛЕТ

ЗВЕЗДНЫХ КОСМОНАВТОВ?

Сотни наших колхозников прочитали замечательный роман С. Бабаевского «Сыновий бунт».

И вдруг мне подсовывают «Обнаженную» Фалька! Да это же поругание нашего искусства! И спасибо партии, Никите Сергеевичу Хрущеву, ставшим за чистоту, великую гражданственность нашего искусства!

Это вдохновляет нас, советских писателей.

Н. ЭРКАЙ, заслуженный поэт Мордовии

В СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР

Учитывая пожелания трудящихся. Совет Министров СССР постановил перенести день отдыха с воскресенья 30 декабря на понедельник 31 декабря 1962 года.

Одному молодому поэту показалось, что подобные «нормальные московские малые» способны проявить геройство — спасти товарища или лечь на вражескую амбразуру. В жизни этого так и не случилось. «Звездные» мальчики, освободившие себя от бремени труда, катились вниз.

И. ШАТУНОВСКИЙ

„Дав оброк, с нас полож'eнный...“

Учительница средних классов школы Нина Сидоровна Оттен вела урок русского языка и литературы в одном из своих классов.

Уже совсем по-летнему светило солнце. Капала капель. Несмотря на то что еще был март, казалось, что вся природа вот-вот стронется с места и пустится в одной ей известное шествие — к сияющим вершинам лета, полного запахов жасмина и яблок, когда на зорьке так сладостно сжимается девичье сердце в ощущении чего-то нового, неизведанного.

Нина Сидоровна говорила о горькой судьбе крепостных крестьян в бывшей царской России и об отображении их ужасного положения свободолюбивой русской литературой. Речь ее лилась ярко, взволнованно, и на этот раз учительница, казалось, превзошла самое себя. Ученики, вздыхая, слушали историю несчастного Герасима, вынужденного утопить преданную ему собаку, гневное возмущение вызвали у них омерзительные поступки дикой Салтычихи, кто-то из детей вспомнил, что и сам Алексей Максимович Горький был бурлаком и вместе с Шаляпиным лежал на волжской пристани, написав мелом на лапте цену своего наемного труда. И хотя последнее не имело прямого отношения к тому, о чем только что рассказывала Нина Сидоровна, это замечание все равно было принято учащимися к сведению и сыграло определенную роль в воспитательном процессе. Валя Конь добавила, что крестьяне жили в бараках, но учительница была вынуждена поправить ее: бараков тогда еще не было, люди жили в курных избах, отапливающихся «по-черному», дым ел глаза...

Ученики влюбленными глазами смотрели на Оттен. А она раскраснелась. Спелая прядка выбилась ей на лоб, и строгое платье из черного шифона лишь подчеркивало всю ее стройную, изящную, спортивную фигуру недавней выпускницы Московского государственного педагогического института. Ведь она приехала сюда, в крупный промышленный город Сибири, стоящий на реке Е., впадающей в Ледовитый океан, скорее даже не по распределению, которое доставило ей немало хлопот, а по велению молодого сердца, позвавшего ее туда, где трудно, где со скрипом валится тайга и советский человек заполняет созданное его руками рукотворное море будущей ГЭС, смело вступая в неравную борьбу с природой и обстоятельствами, с пространством и временем!

Учительница, казалось, тоже была довольна тем впечатлением, которое ее простые слова и примеры произвели на ребят. Радостно было ей, что ее труд и знания, которые она получила от маститых московских профессоров, не стали «лежачим камнем» ее жизни, как это случилось, например, с ее бывшей подругой Федорченко, что сразу же после окончания института положила диплом в дальний угол ящика стола и стала стюардессой международных линий Аэрофлота, так как свободно говорила по-английски, немецки, французски, испански, шведски, польски и знала около сотни слов весьма трудного для нее китайского языка. Чжунго нинь хао!