Прекрасность жизни.

Не избежал общей участи и я. И у нас с Таней Д. установились какие-то нельзя даже сказать, что романтические, но все же отношения частичной влюбленности, несмотря на то, что оба мы пользовались в обиходе нецензурными выражениями и не переступали того порога дозволенности, который мировая культура рекомендует в случае подобных, практически целомудренных отношений. Однажды мы, увлеченные сбором грибов, ягод, лекарственных растений, углубились в тайгу, и Таня Д. даже легла на спину, хохоча; но я, смеясь, лишь пощекотал придорожной былинкой ее блестящие влажные губы, открывавшие полоску ослепительно белых, чуть прокуренных зубов, и она тоже хрипло засмеялась в ответ, с возрастающим любопытством глядя на меня, ибо внешне я отнюдь не был похож на дурака либо импотента.

А дело в том, что я конечно же знал о ее безнадежной любви к Манджиловскому, знал, что его супруга уже однажды избила ее и мужа в присутствии свидетелей, ни один из которых не отказался бы от своих показаний, если бы кто-то заинтересовался подробностями этой безобразной сцены, которая произошла непосредственно после демонстрации в поселковом Доме культуры фильма «Гранатовый браслет», снятого на киностудии «Мосфильм» по одноименному произведению А. И. Куприна. И, не будучи мелкой душонкой, отнюдь не опасаясь крепкого кулака главного геолога, все же считал себя не вправе вторгаться в чужую устоявшуюся жизнь, тем более что моя практика через две недели заканчивалась и я с замиранием сердца думал о том, как возвращусь в столицу с ее студенческой обстановкой дружбы, культуры и любопытного быта 60-х годов, когда гремели, зажигались и, разогревшись, сгорали ясным огнем многие славные имена, как буквы на пиру.

К тому же в меня была влюблена плаксивая баскетбольная девица из Киева, к которой я однажды по пьянке приставал, а она мне, как пел покойный В. Высоцкий, «отпустила две короткие затрещины», хотя тут же компенсировала свое поведение исполнением похабнейших куплетов про пещеру, где лежала дрянь, которой «кто-то кинул и пошел бежать», аккомпанируя себе стучанием по верхней деке гитары, отчего у нас с тех пор уже установились какие-то отношения, и мой роман с Таней Д. она, подобно Манджиловскому, тоже могла рассматривать, как измену. Однако я совсем не любил ее. Рыхлая и пучеглазая, она мне совершенно не нравилась, и я практически злился, когда видел, что она постепенно вбивает себе в голову что-то касающееся наших отношений, ибо это тут же отражалось на ее продолговатом лице и телячьей улыбке.

А в тот день, когда все случилось, я был на прииске «Искра», где выпил немного пива и спирту, сидя на деревянной бочке. А потом весело возвращался домой по лунной подмерзшей грейдерной дорожке, громко распевая студенческие песни конца 50-х — начала 60-х, о чем-то мечтая и абсолютно ничего не боясь. А уже стояла поздняя осень, и я забыл тебе сказать, что в палатке мы жили вчетвером. Девица из Киева, я забыл ее имя и фамилию, спала на раскладушке, а мы с Таней Д. в индивидуальных спальных мешках, на кошме, составляющей пол палатки. Якут Николаев в тот день куда-то уехал.

Когда я возвратился, обе дамы уже спали, но я принес бутылку водки, и киевлянка, открыв глаза, сказала, чтоб ей не мешали спать. А Таня Д., удивительно ладная и проворная, вылезла из спальника и, что-то на себя накинув, вздула огонь, захлопотала у железной печурки, принялась разогревать пельмени, подбрасывать в печурку дровишки, так что яркий свет на секунду озарил наши лица. Я умилился и увидел под ее глазом небольшой синяк, но из деликатности не стал спрашивать, откуда он, не ведая, что вечером она была в поселке, смотрела фильм «Гранатовый браслет» и стала невольной участницей грязного эпизода с женой Манджиловского. Да-да, я только сейчас вспомнил, что ни в тот день, ни раньше я еще не знал об этом эпизоде, узнал позже, а то, может, вел бы себя совсем по-другому, хотя надежды на это мало. Весело переговариваясь, мы с Таней Д. поужинали, выпили бутылку водки и легли спать.

Сон в палатке — это особый сон. Было слышно, как шуршат таежные ветки, камни осыпаются в реку, отвратительно скрипя пружинами, ворочается на раскладушке моя киевская так называемая любовь. Внезапно я почувствовал на щеке легкое прикосновение пальцев и тут же передвинулся в спальном мешке поближе к Тане Д. Через секунду мы уже жарко целовались. Я запустил руку к ней в спальник и еле слышно спросил:

— А почему ты бритая?

— От вшей. Когда подолгу живешь в тайге, то могут завестись вошки,— быстрым шепотом ответила она.

Киевлянка заворочалась еще мощнее.

— Давай я залезу к тебе,— тихо прошептал я в затылок Тане Д.

— Я боюсь, что эта сука не спит и нас подслушивает,— прерывисто ответила она.

— А мне уж так хочется,— признался я.

— Да и мне не меньше,— шепнула она, и мы оба засмеялись, довольные друг другом, договорившись исполнить задуманное в более удобное для нас время и в более подходящей обстановке.