Прекрасные авантюристки (новеллы)

Однажды при дворе появилось китайское посольство. У китайцев были плоские, блинообразные желтые лица. Одеты гости были презабавно: вместо шляп какие-то черненькие домики с шариками, а вместо штанов юбки. Потом, правда, оказалось, что это все же не юбки, а шаровары в сажень шириной, еще и пошире запорожских! Императрица Анна Иоанновна сначала пялилась на гостей, а потом вдруг возьми да и спроси, которую из присутствующих здесь дам они считают самой красивой.

Толмач помялся, однако все же перетолмачил вопрос. Старший китаец не замедлился с ответом:

— В звездную ночь трудно сказать, которая из звезд самая блестящая!

Анна Иоанновна этим не удовольствовалась. Во что бы то ни стало хотела, чтобы китаец указал на нее! Однако тот поклонился Елисавет и сказал, что считает ее самой красивой. Одна беда — у нее слишком большие глаза. А впрочем, это даже хорошо, иначе-то никто не остался бы в живых при виде такой красоты!

Разумеется, императрицу сей роскошный комплимент разъярил… Это было еще одной каплей в чаше ее ненависти к Елисавет, которая изливалась на тех, кто служил ей.

Внезапно учинили обыск у Ивана Петрова, регента хора Елисавет (она была большой любительницей музыки), и нашли загадочные и опасные бумаги: письмо о возведении кого-то неведомого на престол российской державы и отрывок какой-то пьесы о принцессе Лавре. Регент был схвачен и препровожден в Тайную канцелярию. Однако на допросе клялся и божился: письмо вовсе не письмо, а слова из хорала, который исполнялся в день тезоименитства Анны Иоанновны.

Императрица напряглась — и припомнила, что да, пелись в ее честь такие слова… Пьеса же о принцессе Лавре предназначалась для домашней постановки. Беда прошла стороной — регенту поверили.

Вскоре разразилась гроза над головой преданной Яганны Шмидт. Она имела неосторожность нелицеприятно отозваться о Бироне. Яганна отведала плетей и отправилась в монастырь. Анну Иоанновну весьма интересовало дознание. Ходом его она осталась не слишком-то довольна и заявила, что высечь и отправить в монастырь следовало не какую-то там служанку, а саму Елисавет, которая ведет себя как отъявленная распутница.

Да, Елисавет снова дала повод смаковать подробности своей личной жизни!

Ее нового любовника звали Алексей Шубин. Он был прапорщиком лейб-гвардии Семеновского полка, где произведен был в унтер-офицеры, а потом в прапорщики. В полковых казармах его и увидела Елисавет.

Надо сказать, что по прошествии времени в этих казармах у царевны появилось множество друзей. Строго говоря, гвардия — это было общество, в котором она вращалась, и это общество теперь было ей предано, обожало ее.

Для гвардейцев ничего не значило, что отец женился на ее матери уже после того, как родилась Елисавет. Женился все-таки! Главное, что она — дочь Петра!

Елисавет отвечала любовью на любовь. Она крестила солдатских и офицерских детей (за что ее почтительно называли «матушкой»), она строила глазки статным воинам, она танцевала с ними и кружила им головы, она выбирала из их среды любовников…

Веселый, неутомимый плясун и еще более неутомимый кавалер, Алексей Шубин оказался родственной душой этой рыжей неугомонной царевны. Елисавет удалось добиться, чтобы возлюбленного дали ей в ординарцы, — и теперь они были неразлучны.

Однако лейб-гвардейский прапорщик был удалец не только в постели. Шубин оказался достаточно честолюбив, чтобы поддерживать и разжигать честолюбие, почти угасшее в его подруге. Он не уставал напоминать Елисавет о ее происхождении и праве на престол. Возможно, он чаял и сам обрести там место, ведь память о солдатской прачке, ставшей императрицей, могла вдохновить какие угодно честолюбивые мечты.

Неведомо, что именно послужило толчком к грозе, которая грянула над его головой: эти опасные разговоры или слишком страстная привязанность к нему царевны. Видимо, Бироном руководили как ревность, так и желание предотвратить возможный заговор, когда он попросил у Анны Иоанновны жизнь или смерть Шубина.

Алексей был перехвачен — не в казармах, где это могло вызвать неудовольствие и даже бунт, а по пути к Елисавет, — арестован, разжалован из гвардии и, обвиненный в государственной измене, подвергнут пыткам, бит кнутом, а затем отправлен в вечную каторгу на Камчатку. Сопровождающим бывшего лейб-прапорщика в ссылку был дан строжайший приказ нигде, ни в каких пересылках не отмечать его имени, а по приезде в место назначения немедля женить его на какой-нибудь туземке.

Шубин был обречен на забвение, а Елисавет стали сниться такие кошмары, от которых она просыпалась с криком и принуждена была искать успокоения в объятиях истопника Василия Чулкова.