Прекрасные господа из Буа-Доре

Эта хижина еще существует; в ней еще живут огородники. Это источенный червями домишко, с одного боку к которому пристроена башенка с лестницей, сложенная из камней без раствора. Красивый фруктовый сад, со всех сторон окруженный грубой изгородью и зарослями дикой ежевики, как уверяют, был подарком Мари от господина де Буа-Доре.

Он застал там брата облата{172}, делившего монастырское пропитание с любовницей, а та делилась с ним вином и плодами из своего сада.

Впрочем, их союз не был открытым; они соблюдали некоторые предосторожности, чтобы их «не заставили пожениться» и таким образом не отняли льготы инвалида, какими Хромой Жан пользовался в монастыре кармелитов.

– Ничего не бойтесь, друзья мои, – сказал маркиз, нарушивший их уединение. – У нас есть общие секреты, и я только хочу сказать вам два слова…

– Есть, мой капитан! – ответил Хромой Жан, вылезая из-под стола, где прятался. – Я прошу у вас прощения, но я не знал, кто приближается к дому, а на мой счет ходит столько всяких слухов!

– Конечно, совершенно несправедливых! – улыбаясь, сказал маркиз. – Но ответь мне, друг мой; я не виделся с тобой со времени некоего события. Я передал тебе небольшое вознаграждение через Адамаса, которому ты поклялся, что в точности исполнил мои приказания. Сегодня вечером у меня есть минута поговорить с тобой без свидетелей, и я хочу узнать от тебя некоторые подробности того, как ты сделал это дело.

– Что, мой капитан? Не существует двух способов похоронить мертвеца, и я совершил христианские богослужение так же по-христиански, как совершил бы его приор моей общины.

– Я в этом не сомневаюсь, приятель; но был ли ты осторожен?

– Мой капитан сомневается во мне? – воскликнул увечный с чувствительностью, особенно усиливавшейся в нем после ужина.

– Я сомневаюсь не в твоей скромности, Жан, но немного – в твоей ловкости, с какой ты утаил это погребение; поскольку о смерти господина д’Альвимара сегодня известно моим врагам, и все же я не могу усомниться в верности моих людей, равно как и в твоей.

– Увы! Господин маркиз, не только ваши люди были посвящены в тайну, – рассудительно заметила Мари. – Люди господина д’Арса могли проговориться, и кроме того, не искали ли вы в ту ночь человека, которого хотели схватить и который скрылся?

– Это правда; я виню его одного. Я пришел вовсе не за тем, друзья мои, чтобы упрекать вас, но для того, чтобы спросить, где, когда и каким образом вы погребли это тело?

– Где? – спросил Хромой Жан, глядя на Мари. – В нашем саду и, если вы хотите видеть место…

– Меня это не занимает. Но было ли совсем темно или светало?

– Это было около… двух или трех часов ночи, – с некоторой неуверенностью ответил облат, посмотрев снова на рябую старую деву, которая, казалось, взглядом подсказывала ему ответы.

– И никто вас не видел? – снова спросил Буа-Доре, пристально изучая обоих.

Этот вопрос окончательно смутил облата, и маркиз перехватил новые заговорщические взгляды между ним и его подругой.

Для него становилось очевидным, что они опасались быть увиденными, и из страха, что их слова опровергнет достойный доверия свидетель, они не осмеливались описывать подробности того, каким образом они выполнили замысел маркиза.

Буа-Доре поднялся и повелительным тоном повторил вопрос.

– Увы! Мой добрый сеньор, – сказала Мари, упав на колени, – простите этому несчастному, увечному телом и разумом, который, может быть, многовато выпил сегодня вечером и не способен изъясняться как следует!

– Да, простите меня, мой капитан, – прибавил калека, явно растроганный состоянием собственного мозга и тоже встав на колени.

– Друзья мои, вы обманули меня! – сказал маркиз, решивший добиться у них признания. – Вы вовсе не похоронили сами господина д’Альвимара! Вы испугались, или не решились, или испытали отвращение; вы сообщили господину Пулену…

– Нет, сударь, нет! – с силой воскликнула Мари. – Мы никогда не сделали бы подобной вещи, зная, что господин Пулен против вас! Поскольку вы знаете, что мы ослушались вас, вы должны знать и то, что в этом нет нашей вины и что сам дьявол в этом замешан.

– Расскажите, что произошло, – продолжал маркиз. – Я хочу знать, скажете ли вы мне правду.

Садовница, уверенная, что маркиз знал об этом больше, чем она сама, очень чистосердечно поведала нижеследующее:

«Когда вы уехали, мой дорогой сударь, первой нашей заботой было перенести этого мертвеца в наш сад, где мы покрыли его большим соломенным щитом, поскольку мне совершенно не хотелось вносить его сюда и я не видела в этом никакой необходимости. Признаюсь, что я очень боялась его и что для всякого другого, кроме вас, добрый мой господин, я не пожелала бы принимать подобное общество.

Жан назвал меня дурой и смеялся, допивая свой кувшинчик вина, якобы для того, чтобы предохранять себя от ночной прохлады, но вполне возможно, чтобы отогнать от себя печальные мысли, какие всегда приходят в голову при виде мертвеца, каким бы черствым ни было ваше сердце.