Об этом говорили на протяжении двух недель, а затем перестали, потому что сложные вопросы быстро надоедали, и когда видели старого маркиза и его маленького графа приехавшими на званый обед к кому-нибудь из соседей, абсолютно одинаково одетых, то в белом по-крестьянски, то в небесно-голубом с серебряной канителью или в атлас абрикосового цвета с белыми перьями, то в ярко-зеленом, то в цвете цветка персика с лентами, сплетенными из серебра и золота, грациозно вытянувшихся на темно-красных подушках прекрасной коляски, запряженной прекрасными белыми лошадьми, украшенными султанами того же цвета, и сопровождаемых свитой слуг, то их принимали за вельмож, так хорошо они ехали, были хорошо вооружены и сверкали позолотой, и не было в городе, в деревнях и даже в замках знатного человека, буржуа или виллана, который бы не вскакивал, говоря:
– Ну же! ну! Я вижу, едет большая карета маркиза! Бежим быстро поглядеть, как едут красивые господа Буа-Доре!
Все это происходило в то время в счастливой стране Берри, на юге Франции, охваченной волнением.
Около 15 ноября узнали совершенно определенно в Бурже, что король заставил снять осаду Монтобана.
Де Люинь, который стремился ослабить партию путем подкупа вождей, потерпел неудачу с Роганом{136}
, генералом провинции и защитником города. К сожалению, оказалось, что этот знатный вельможа был в числе редких исключений и что метод де Люиня оказался действенным для большинства знатных бунтовщиков, но этот метод подкупа разорил Францию и опозорил королевство.Людовик XIII временами это чувствовал и видел, что его усилия парализуются бездарностью и недостойностью его фаворита.
Армия плохо содержалась и плохо оплачивалась. Беспорядок был возмутительный, король содержал тридцать тысяч солдат, но не хватало двенадцать тысяч состава, чтобы содержать кампанию. Офицеры были в унынии. Майен{137}
был недавно убит. Испанский кармелит Доминго де Хесу-Мария{138}, святости и энтузиазму которого немецкие поклонники приписали пражскую победу{139}, напрасно пророчествовал у стен Монтобана. Ложные чудеса были затруднены во Франции. Кальвинисты поднимали голову, и в первые дни декабря господин Буа-Доре увидел прибывшего к нему господина де Бевра, очень оживленного, который сказал ему по секрету:– Мой сосед, я приехал посоветоваться с вами о важном деле. Вы знаете, что союзники в окружении герцога Туарского, главы дома Тремуйлье, у которого я имел честь быть прошлой весной, свели меня с людьми из Ла-Рошели. Вы меня удерживали, уверяя, что герцог тает как снег перед королем, что и произошло, как вы мне предсказывали. Но от того, что герцог мой родственник и я сделал промах, это не означает, что у меня были основания поступить так, и я упрекаю себя в том, что отказался от своего дела, особенно в момент, когда оно обретает силу.
– Несомненно, вы оговорились, мой сосед, – простодушно отвечал Буа-Доре, – вы хотели сказать, что дело имело большую нужду в вас, потому что, если вы прибегли к его опоре, то это потому, что оно взяло верх, я не вижу, в чем тут заслуга.
– Мой дорогой маркиз, – продолжал де Бевр, – вы всегда пленены рыцарством, я знаю это, но я, я человек расчетливый и говорю о вещах как они есть. Вы богаты, обладаете состоянием, карьера ваша закончена, вы можете философствовать. Я же хотя и не беден, но потерял много, плохо сыграв свою партию в последнее время. Я чувствую себя еще бодрым, и бездействие мне наскучило. И потом, я не могу выносить вид превосходства, который принимают в нашей стране старые члены Лиги. Дрязги иезуитов меня бесят. Если я хочу жить в мире, как вы, нужно, чтобы я отрекся.
– Как я? – спросил маркиз, улыбаясь.
– Я отлично знаю, что ваше отречение, пусть даже такое маленькое, это еще слишком рано для меня, мне больше нравится сражаться, и у меня еще пять или шесть лет активности и здоровья, чтобы делать это.
– Да, но вы очень толстый, мой сосед!
– Вы полагаете, что видите меня толстеющим, потому что не видели, каким я был. Вот вы делаетесь более худым, а не я становлюсь все более толстым.
– Пусть так! Я хорошо понимаю ваши основания еще вести эту кампанию. Вы полагаете, что она будет успешной, но вы заблуждаетесь. Командиры и солдаты, буржуа и пастухи, все сражаются храбро в назначенный день, но на другой день они ругаются, и каждый тянет к себе. Партия проиграна после Варфоломеевской ночи{140}
, и король гугенотов не отыграет ее, кроме как отказавшись от дела. Он хочет быть французом прежде всего, а то, что вы хотите делать, не принесет выгоды ни Франции, ни вам самому.Де Бевр не терпел противоречия. Он упорствовал и бранил маркиза за отсутствие у него религиозных убеждений, самого скептического из людей.