Прекрасные и обреченные

П э р а м о р. Полагаю, этот вопрос нужно рассматривать в более широком смысле. Не Авраам ли Линкольн сказал, что джентльмен – это тот, кто никогда не причинит боли ближнему?

М о р и. Думаю, слова принадлежат генералу Людендорфу.

П э р а м о р. Вы, разумеется, шутите.

М о р и. Выпей-ка еще.

П э р а м о р. Мне больше не стоит. (Понизив голос, шепчет, чтобы никто не услышал, кроме Мори.) Должен признаться, это всего третий бокал в моей жизни. Ну, что теперь скажете?

Дик заводит патефон. Мюриэл тут же вскакивает с места и начинает раскачиваться из стороны в сторону. Она сгибает руки в локтях, выставляя их вперед, как рыбьи плавники.

М ю р и э л. Ах, давайте уберем ковры и потанцуем!

Услышав это предложение, Энтони и Глория в душе стонут, но кисло улыбаются, выражая согласие.

М ю р и э л. Ну же, лентяи! Поднимайтесь и двигайте мебель.

Д и к. Подождите, дайте допить.

М о р и (полон решимости осуществить свои намерения в отношении Пэрамора). Слушайте меня! Давайте наполним бокалы, выпьем, а потом и потанцуем.

Волна протеста разбивается, столкнувшись со скалой, коей является неумолимый Мори.

М ю р и э л. Ну вот, теперь у меня голова идет кругом.

Р е й ч е л (тихим голосом обращается к Энтони). Глория просила держаться от меня подальше?

Э н т о н и (сконфуженно). Нет, что вы! И речи не было.

Рейчел одаривает его загадочной улыбкой. За два года ее красота приобрела холодную элегантность.

М о р и (поднимая бокал). Выпьем за поражение демократии и падение христианства.

М ю р и э л. Да ну вас!

Она бросает на Мори насмешливо-осуждающий взгляд, а затем выпивает содержимое бокала. Все пьют, испытывая при этом разную степень затруднения.

М ю р и э л. Очистить пол!

Энтони и Глория понимают, что испытания не избежать, смиряются и включаются в работу. Передвигаются столы, громоздятся друг на друга стулья, скатываются ковры и бьются лампочки. Наконец мебель свалена вдоль стен безобразными грудами, и в центре комнаты освобождается площадка футов в восемь.

М ю р и э л. Ах, включите музыку!

М о р и. Тана исполнит любовную песню специалиста по глазам, уху, горлу и носу.

Среди некоторого замешательства, вызванного уходом Таны на покой, ведутся необходимые приготовления к спектаклю. Облаченного в пижаму Т а н у с флейтой в руке заворачивают в стеганое одеяло и водружают в кресло, которое стоит на столе. Японец представляет собой смехотворное зрелище. Пэрамор уже заметно опьянел и настолько захвачен представлением, что это лишь усиливает эффект. Он самозабвенно копирует жесты персонажей из комиксов и даже позволяет себе время от времени икать.

П э р а м о р (обращается к Глории). Не желаете со мной потанцевать?

Г л о р и я. Нет, сэр! Хочу исполнить лебединый танец. А вы умеете?

П э р а м о р. Конечно. Умею все танцы.

Г л о р и я. Прекрасно. Идите с того конца комнаты, а я – вот с этого.

М ю р и э л. Поехали!

И тут из бутылок начинает расползаться во все стороны затаившееся до поры до времени безумие. Тана бродит по извилистым лабиринтам дорожной песни, заунывное «тутл-тут-тут» сливается с тоскливыми каденциями «Бедняжка бабочка (тинк-атинк) замерла на цветке», которые льются из патефона. Обессилев от смеха, Мюриэл только отчаянно цепляется за Барнса. А тот танцует с мрачной стойкостью армейского офицера, топчась на одном месте без тени улыбки на лице. Энтони вслушивается в шепот Рейчел, стараясь не привлечь внимания Глории…

Но абсурдное, невероятное в своей театральности событие уже вот-вот свершится. Один из тех случаев, когда жизнь вдруг решает подражать литературным образцам самого низкого пошиба. Пэрамор старается превзойти Глорию и, когда шабаш достигает апогея, начинает кружиться по комнате. Он все кружится, кружится, кружится, стремительнее и стремительнее… спотыкается, умудряется устоять на ногах и снова спотыкается, а затем падает в направлении коридора… и едва не оказывается в объятиях старого А д а м а П э т ч а, чье появление осталось незамеченным среди царящего в комнате столпотворения.

Адам Пэтч очень бледен. Он опирается на трость. Человек, который его сопровождает, не кто иной, как Э д в а р д Ш а т т л у о р т, и именно он хватает Пэрамора за плечо, изменяя траекторию его свободного полета и отводя удар от почтенного филантропа.

Промежуток времени, потребовавшийся для установления тишины, которая опускается на комнату подобно чудовищному занавесу, вероятно, длится минуты две. Хотя по их прошествии продолжает издавать квакающие звуки патефон, а ноты дорожной японской песни падают капельками из флейты Таны. Из девяти присутствующих только Барнс, Пэрамор и Тана не знакомы с личностью вновь прибывшего. И ни одному из девятерых неведомо, что сегодня утром Адам Пэтч сделал взнос в размере пятидесяти тысяч долларов, которые пойдут на дело запрещения спиртных напитков во всей стране.