Прекрасные незнакомки

Элизабет была больна. Чахотка подтачивала совершенное создание, силы молодой женщины с каждым днем убывали, и пылкая любовь молодого ирландца виделась ей последней улыбкой жизни.

Пылкая страсть соединила Элизабет Шеридан и Эдварда Фицджеральда, настолько пылкая, что даже муж не мог не узнать о ней. Страсть удерживала Эдварда от бегства из армии.

А бегство вполне могло осуществиться. Во Франции раздавались первые раскаты революции, гром их перекатывался через Ла-Манш, ускоряя биение сердца воина, сражавшегося в Америке. Генеральные штаты, взятие Бастилии глубоко волновали молодого человека, и если бы не нежная привязанность к Элизабет, он бы со всем пылом помчался во Францию, чтобы присоединиться к тем людям, которые, вдохновившись примером Америки, готовились свергнуть ярмо тирании. Дух свободы влек их к себе с той же силой, что и любовь к приключениям. Эдварда удерживала только Элизабет, она слабела с каждым днем, и он, страдая от бессилия, проводил целые дни у изголовья кровати возлюбленной.

Однажды вечером 1791 года Шеридан, вернувшись домой, сам того не подозревая, подлил масла в подспудно тлевшее в юноше желание ринуться в обетованный край.

– Дорогая, – сказал Шеридан, целуя жене руку, – со мной приключилась престранная история. До сих пор не знаю, что и думать. Я встретил ваш живой портрет!

– Неужели?

– Представьте себе. У вас есть двойник, почти совершенный, и это юная эмигрантка-француженка удивительной красоты. Ее зовут Памела, и она приемная дочь госпожи де Жанлис, которую называли «наставником» сыновей герцога Орлеанского. Дама Жанлис, скорее всего, родила ее от принца. Как бы там ни было, девушка на вас похожа, но, к сожалению, очень бедна: покидая Францию, дамы мало что могли взять с собой.

– Дамы?

– Юная Памела сопровождает свою мать, а ее мать в свою очередь сопровождает госпожу Аделаиду Орлеанскую, сестру принца. Четвертая дама – это мадемуазель де Серсей, и все они на грани нищеты.

– Неужели эта Памела похожа на меня? – с печальной улыбкой переспросила Элизабет.

– Так похожа, что могла бы быть вашей сестрой.

– Она, конечно, моложе и здоровье у нее лучше… Знаете что, Ричард, как только я умру, а это случится очень скоро, женитесь на ней, и вы спасете ее от нищеты!

Шеридан и Фицджеральд в один голос возразили, что никто не заменит божественную Элизабет. Но в глубине души молодой ирландец, сам не ведая почему, объединил незнакомку-француженку и свободу, которой дышала в этот миг ее страна. Что она делает в Англии, если ее отец – тот самый герцог Орлеанский, на которого англичане смотрят с подозрением и который так отважно встал на сторону революции?

Отложив ответ на свой вопрос на некоторое время, Эдвард, стремясь скрасить себе мучительное ожидание, вступил в масонскую ложу и распространял там не без успеха новые идеи, пришедшие из Франции. Правда, офицеры его полка не разделяли эти идеи, были несогласные и среди гражданских, поэтому у Эдварда случилось несколько дуэлей. Родные забеспокоились.

– Он совсем с ума сошел со своими французами, – жаловалась сестра Фицджеральда Сара. – Если он не образумится, нам нельзя будет видеться с ним.

Старший брат Генри, герцог Лейнстер-второй, поддержал сестру.

– Свободолюбивые идеи слишком сильно укоренились в голове у Эдварда, – вздохнул он. – Хорошо бы помочь ему увидеть происходящее в более трезвом свете. Я представить себе не могу, как можно восхищаться этими оголтелыми французами.

Но родные напрасно теряли время, стараясь образумить Эдварда. Эдвард окончательно стал пленником свободы, и назад уже не было пути.

В августе 1792 года Элизабет умерла. Одна мысль утешала молодого человека в его горе: связь, что удерживала его в Англии, оборвалась… Свой пехотный полк он ни в грош не ставил.

Теперь он был свободен и мог следовать по пути апостолов свободы. Госпожа де Жанлис со своими дамами в это время тоже вернулась во Францию. Их позвал обратно Филипп Орлеанский, ручаясь теперь за их безопасность. Кроме всего прочего, Эдварду страстно хотелось увидеть двойника своей незабвенной усопшей.

В последние дни августа Эдвард добился для себя поручения от своей ложи к другой масонской ложе, к которой принадлежал Лафайет. Он быстро сложил вещи и сел на пакетбот в Дувре в сопровождении верного Тони, ставшего его тенью.

Не прошло и недели, как он, счастливый, шагал по мостовой Парижа – кипящего Парижа, уже обагрившего себя кровью в сентябре 1792 года. Парижа, который заточил королевское семейство в башне Тампль и без суда и следствия перерезал узников в своих тюрьмах. Но Эдвард был верен мечтам и спокойно расположился в славной гостинице Уайт в проезде Пти-Пер, где жил уже один из лучших его друзей американский журналист Томас Пейн. Изгнанный из Англии за яростную полемику с Питом, Томас укрылся во Франции и 6 сентября этого самого года получил разрешение присутствовать на заседаниях Конвента.