Жозефина поняла, что Гош сделал свой выбор, и не замедлила ответить. 8 марта в присутствии метра Рагидо, нотариуса, она подписала брачный контракт с генералом Бонапартом, с которым сочеталась гражданским браком. Торжественная церемония пронеслась со скоростью кавалерийской скачки. Бонапарт не мог терять время: через два дня он уехал, чтобы принять командование над Итальянской армией. На протяжении 1795 года Гош и Бонапарт одерживали победы, покрывая себя славой во имя родины. А может быть, ради той женщины, которую оба любили?
В то время как Бонапарт берет Миллезимо, Монтенотте, Лоди и входит в Милан, Гош берет Стоффле, и вандейский герой Шаретт, запоздалый средневековый рыцарь, умирает под выстрелами расстрельной команды.
Чувства Гоша к Жозефине – причудливая смесь гнева и любви. Через своего друга он требует, чтобы она вернула ему его любовные письма. «Меня не волнует, что ее муж ознакомится с моим любовным стилем, обращенным к этой женщине. Она дарила своей благосклонностью многих “героев нашего времени”, и я ее презираю…» Он ревностно привязан и к Эжену Богарне, чья судьба отныне связана с Бонапартом, к которому Эжен будет питать действительно сыновние чувства. Гош сожалеет, что лишен возможности руководить им и дальше и что он не разделит его славы.
А Жозефина? Она забыла Гоша и Бонапарта в объятиях красавца Ипполита Шарля и пишет с обезоруживающей любезностью о том, кто теперь ее поносит: «Я с радостью узнала, что Гош завершил войну, которую только он один и мог завершить. Он как никто достоин благодарности нашего народа! Он написал Бонапарту и поздравил его с успехами Итальянской армии…»
Гош в самом деле написал Бонапарту, считая его по-прежнему подмастерьем и думая порадовать его поздравлением. Он плохо представлял себе, что будет в будущем. Пока мало кто мог сравниться в славе с ним, Гошем.
Однако история пустилась вскачь, она сметет все влюбленности Жозефины. Орел расправил крылья и взмыл в воздух. Крылья славы Гоша поникли.
Жозефина приехала к мужу в Пассериано, и туда к генералу и генеральше Бонапарт пришло печальное известие: 19 сентября 1797 года главнокомандующий армии Самбр-э-Мёз Лазар Гош умер в Ветцларе от приступа кровохарканья. Быть может, перед смертью он вспоминил предсказание Бонапарта, который как-то на вечере у Тальенов посмотрел руку Гоша и произнес:
– Вы умрете в постели, генерал…
Странное предсказание запомнила крайне суеверная Жозефина. Но она не проронила ни одной слезы в память о человеке, которого любила и который во времена великого страха сумел сделать радостным ее пребывание в мрачной тюрьме.
Глава 16
Жертва Мари Морен
Невеста погибшего
Ночь 24 июля 1799 года была теплой, безоблачной, но безлунной и темной. Только светящиеся точки звезд мерцали где-то высоко-высоко в небе. Не было и ветра, и вокруг фермы Оберош, которая стояла – и стоит до сих пор! – неподалеку от Авранша, царила мертвая тишина.
Где-то в полулье находилась деревенька Сен-Жам, но Оберош одиноко приютилась на краю плато с вьющейся речушкой Беврон. Высокая каменная ограда, казалось, хотела еще надежней отделить ее от мира живых, и, когда в доме гасли свечи, можно было подумать, что ферма заброшена, потому что оттуда не доносилось ни единого звука, даже успокоительного лая собак. Республиканец Фаруш презирал лохматых сторожей.
И вот, поди ж ты! Когда в заснувшем доме большие часы пробили одиннадцать, несколько теней, карабкаясь по выступам камней, перебрались через ограду и направились к риге, что стояла поодаль.
Хорошо смазанная дверь открылась без малейшего скрипа, и как только последняя тень проскользнула внутрь, так же бесшумно закрылась. Чиркнула спичка, зажглась свеча и осветила с десяток обветренных лиц с грубыми чертами в широкополых фетровых шляпах. Собравшиеся крестьяне молча кивками поздоровались и расселись на деревянных чурбаках под свисавшей с балок паутиной. Расселись и застыли в неподвижности, шевелились только пальцы, перебирая по привычке четки. Один из них встал и вышел наружу, желая осмотреться. Другой подошел к двери и застыл в карауле. Тишина. Слышались только таинственные странные звуки ночного леса и еще шуршанье дальнего моря.
Внезапно зловещий совиный крик нарушил тишину. Караульный у дверей сразу же распахнул дверь, и две тени в широких черных плащах, несмотря на жару, проскользнули в ригу. Одна казалась поменьше и потоньше, чем другая, видимо, это была женщина.
Войдя, мужчина сбросил плащ и оказался двадцатилетним юношей, стройным, крепким, с тонким лицом. Он сильно отличался от всех, кто сидел вокруг, сразу было заметно, что он дворянин. Темные длинные волосы скромно перехвачены черным бантом на затылке, за поясом два пистолета, блеснувшие в скудном свете свечи серебряной насечкой.
Острый взгляд юноши впился поочередно в каждого из собравшихся.
– Все здесь? – спросил он.
Отозвался стоявший на часах у двери.
– Все здесь, господин шевалье. Один Свети-Солнышко краулит во дворе и видел, как вы вошли.