Все было кончено. Замок превратился в обычную мансарду, с обычным открытым окном, створки которого раскачивались на ветру. Лена с растрепанными волосами распласталась на полу без сознания, но она дышала.
Мэйкон поднялся с пола, ошарашенно глядя на меня. Он подошел к окну и закрыл его.
Тетя Дель не сводила с меня глаз, слезы все еще текли из ее глаз:
— Если бы я не видела это сама…
Я встал на колени возле Лены. Она не могла пошевелиться, не могла говорить. Но она была жива. Я чувствовал едва заметное биение пульса на ее запястье. Я лег рядом с ней — это был единственный способ спастись от тошноты.
Семья Лены медленно окружила нас, темный круг над моей головой.
— Я говорил тебе. У парня есть сила.
— Это невозможно. Он смертный. Он не один из нас.
— Но как может смертный разорвать Священный круг? Как может смертный уничтожить Убивающее душу заклятие
— Конечно, добралась. Мы не сможем остановить ее в ее намерении добраться до ребенка.
— Силы Сарафины растут день ото дня. Рис видит ее теперь, в глазах Лены, — голос Дель дрожал.
— Напасть на нас здесь, в эту ночь. Она просто дала нам знать.
— И о чем же, Мэйкон?
— О том, что она может.
Я почувствовал руку на своем виске. Она успокаивала меня, передвинувшись на мой лоб. Я старался слушать, но рука меня убаюкивала. Мне хотелось добраться домой до своей кровати.
— Или о том, что не может.
Я поднял глаза. Аурелия гладила меня по голове, будто я был маленькой разбившейся птичкой. Только я знал, что она чувствует меня, чувствует то, что у меня внутри. Она искала что-то, перебирала мои мысли, словно искала потерянную пуговицу или старый носок.
— Она сглупила. Она совершила фатальную ошибку. А мы узнали то, что нам действительно необходимо было узнать, — сказала Аурелия.
— Так ты соглашаешься с Мэйконом? У мальчика есть сила? — теперь голос Дель звучал раздраженно.
— Ты была права, Дельфина. Должно быть объяснение. Он смертный, а все мы знаем, что у смертных нет своей собственной силы, — пробормотал Мэйкон, как будто убеждая сам себя.
Но я уже сам начал думать, а что если он ошибался. Он ведь говорил уже однажды Амме на болоте, что у меня есть какая-то сила. Только все это не имело смысла, даже для меня. Насколько я знал, я не был одним из них. Я не был Магом.
Аурелия взглянула на Мэйкона:
— Ты можешь поставить на дом какую угодно защиту, Мэйкон. Но я твоя мать, и я тебе скажу, что ты можешь собрать здесь всех из рода Дюкейн, всех Равенвудов, создать здесь круг размером с этот богом забытый город, связать всё какими угодно заклинаниями. Но ее защищает не дом. Ее защищает мальчик. Никогда не видела раньше подобного. Ни одному магу не встать между ними.
— Это так кажется, — Мэйкон был зол, но он не стал спорить со своей матерью. А я слишком устал, чтобы думать об этом. Я даже головы поднять не мог.
Я услышал, как Аурелия шепчет что-то мне на ухо. Похоже, это опять была Латынь, но только слова отличались.
Cruor pectoris mei, tutela tua est!
Кровь моего сердца — защита твоя!
Глава 17
Первое ноября. Надпись на стене
Утром, я не имел ни малейшего понятия, где я нахожусь. Оглядевшись, я увидел, что стены, старая кованая кровать, окна и зеркала — все было исписано Лениным почерком черным маркером Шарпи. И тогда я вспомнил.
Я приподнял голову и стер с щеки струйку слюны. Лена еще спала. Я видел лишь ее ступню, свисавшую с края кровати. Я заставил себя встать. Спину ломило оттого, что спал на полу. Интересно, кто нас перенес вниз с мансарды, и как.
Включился телефон — мой постоянный будильник, благодаря которому Амме приходится орать по утрам только три раза, чтобы разбудить меня. Но сегодня звучала не «Богемская Рапсодия». Это была та самая песня. Лена села на кровати, испугавшись спросонья.
— Что слу…
— Тссс. Слушай.
Песня изменилась.
— Выключи это! — она схватила мой телефон и попыталась отключить, но песня продолжала играть.
— Я думаю, это про тебя. Что это за Защитные чары?