Прекрасные времена

                   КРАТКАЯ ИСТОРИЯ
ВСЕПРАВОСЛАВНОЙ АГАПИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ
                      АРМАГЕДДОНА
ИСТИННО РУССКОЙ ЛЮБВИ, ВЕРЫ И НАДЕЖДЫ
                           ТОМ XIX
               ПОСЛЕДНЕЕ СРАЖЕНИЕ
             МЕЖДУ ЭРОСОМ И АГАПЭ

Полистав, мы не стали спрашивать, где остальные восемнадцать томов. Сказали спасибо, развернулись и отправились восвояси. Было что подарить жениху на первую ночь.

Когда мы уже возвращались, мотоцикл тоже подъезжал к даче. Заднее его колесо не крутилось от грязи, и он подъехал только передним. В группе встречающих издалека выделялась Вика в своём белом платье невесты. Как в «Лебедином озере», ей противостояла высокая дева в чёрной куртке-косухе и чёрных же джинсах (если они и не были чёрными изначально, то сейчас были). Столь же чёрным (по всей спине, начиная с плеч) был и сам Евгений Александрович Март. Кто-то из гостей называл его просто Евгешей, потому что радостно кричал: «Евгеша приехал! Евгеша приехал!» Я сразу узнал своего бывшего Вергилия из Дома литераторов и был ему даже рад. Этот гений мне часто вспоминался. Евгеша не успел ещё даже вытереть руку для рукопожатия, как Вике уже удалось его поцеловать. Надо ли говорить, что все смотрели на это целование не дыша?

Ситуация начала проясняться, когда все уже сидели за столом. Евгений Александрович встал и произнёс тост. Заложив левую руку за спину, словно у него болит поясница, Март долго и обстоятельно говорил о том, насколько он рад, горд, счастлив, польщён, очарован, вознаграждён, преисполнен и снова счастлив уже одним этим фактом, что Виктория Обойдёнова… его ученица.

Вилка продолжила путь в мой рот. В последний раз с такой силой мне в десну вонзался шприц зубного врача. Сейчас было круче ровно в четыре раза.

– … лучшая ученица и одна из самых талантливых моих учениц, – продолжал Март.

Рядом звякнул тарелкой Лёша. Его уязвила мысль, что лучшей ученице не обязательно быть самой талантливой. Мы вместе поглядели на жениха. Тот смотрел уже не совсем осмысленно. Откинувшись на свой стул, он обнимал рукой спинку Викиного.

– … будущее русской женской поэзии.

Будущее пряталось под внезапной фатой, но и сквозь фату было видно, что оно рдеет.

– Разумеется, не буду отрицать, что я тоже приложил к огранке этого потрясающего таланта некоторую сумму усилий, – продолжал Март. – И когда буду умирать…

Гости не дождались его смерти. Сзади нас уже танцевали, и остаток мартовской речи потонул в музыке. Когда все плясали, я несколько раз пытался перехватить Вику, чтобы серьёзно с ней поговорить о поэзии, но пока всё промахивался. В одну из таких попыток я наткнулся на деву-мотоциклистку и протанцевал с ней целый медленный танец. Не казавшаяся вначале красивой, она была уже привлекательной. Правда, непринуждённого общения у нас не получилось: губы девы приходились на уровне моего уха, а разговаривать ухом было жарко и щекотно.

А вот со свидетельницей невесты, одной из сокурсниц Вики, мне сразу повезло. Её маленькие ушки-торчушки располагались для меня в самый раз, и жаль, что девушка слишком часто отстранялась, делая круглые глаза, будто я нёс несусветную чушь. Ну, может, и нёс. Мы с ней протанцевали весь вечер и несколько раз выходили подышать на балкон. Там была уже ночь, и в темноте черты девушки становились ещё более необычными. В целом она была невероятно мила, с тёмными глазками, круглыми щёчками, но когда говорила, и даже особо не улыбаясь, в уголках её пухлого ротика образовывались две складочки, треугольные ямочки, два острых клычка, направленных строго вверх. В темноте это возбуждало. Возможно, и на моем лице играли какие-то светотени, потому что мизантроп Гошка, который уже засыпал на мансарде, только и буркнул из-под подушки, когда мы пробирались назад:

– Ну, конечно. Влюбилась Баба-Яга в Кощея Бессмертного и говорит ему: «Ты моё ненагляднище и любимище!..»

Он ошибался. Если бы Баба Яга в самом деле так говорила, то к утру могла прицепить на мой нос бельевую прищепку, привязать к ней верёвку и вести меня на поводу в ЗАГС.

Свадьба проходила непринуждённо. Даже Викина мама, Эмма Витольдовна, танцевала со своим мужем. Сам дядя Витя после этого захотел показать, как мог плясать в юности, и, действительно, изобразил что-то вроде брейка вприсядку, но потом стал хвататься за сердце и, бухнувшись в кресло, снова положил живот себе на колени.

Всем досаждал только свидетель жениха, шафер, который искал напарника, чтобы вместе с ним отправиться в Москву за ящиком коньяка, то ли выигранным, то ли проигранным. Каждого, кто ему отказывал, он хватал за руку и с силой вытаскивал на улицу, чтобы продемонстрировать, что уходит один.

Какая-то женщина, может быть, мама, а, может быть, тётя жениха, часто плакала, и ей давали валокордин, а ещё успокаивали словами, говоря: «Ничего. Ничего. Замуж жёнами не выходят». Имелось в виду, что готовыми жёнами. И тут все снова смотрели на танцующую Вику.