Прекрасный дом

— Я позабочусь о том, чтобы Мэтью Хемп и полиция не тронули тебя.

— Разве ты — правительство?

Коломб поднял на Тома свои черные проницательные глаза, и белый понял, что все его доводы разбиваются о несокрушимую стену.

— Теперь я понял… — Он говорил медленно, с трудом. — Я понял твои мысли. Это твое последнее слово, Коломб?

— Я не сделаю ничего такого, что может обернуться против моего народа, — вот мое последнее слово.

— Я прошу тебя помочь твоему народу, а не действовать против него.

В ответ раздалось какое-то ворчанье, затем наступила тишина.

— Коломб, есть ли такой белый, которому ты веришь?

— Есть ли такой черный, которому веришь ты?

— Я верю тебе.

Зулус откинул голову и коротко рассмеялся.

— Ах, Том… Хранитель дороги, ты остаешься, когда все остальные убежали! Как можно заглянуть в человеческое сердце? Разве это книга, которую ты открываешь на первой странице и спокойно прочитываешь до конца? Нет. Аи! Вот если я буду сидеть с тобой в гостинице за столом, на котором стоит вкусная еда — мясо, хлеб и другое, — и перед каждым из нас — по полному стакану виски, а потом мы вместе выйдем на улицу с деньгами в кармане, выкурим по сигарете с губернатором и расскажем ему, сколько у нас земли и сколько денег в банке, вот тогда мы можем говорить о доверии. Ты не трогаешь моих денег, потому что боишься, как бы я не тронул твоих. Вот что ты называешь доверием. А когда у меня ничего нет, а у тебя все, какое же тут доверие?

— Выше всего этого простая вера человека в человека.

— Но ты же видишь: вот мы два человека, и где мы можем встречаться? Нам негде встретиться, Том. Мы вынуждены разговаривать под открытым небом, словно воры. Когда мой дед отдал меня тебе, ты, верно, подумал: это, мол, то же самое, что отдать бычка или козленка?

— Я знал и знаю до сих пор, что он хотел, чтобы мы стали настоящими братьями. Тот, кто дает, — тоже получает, иначе это бесчестно.

Они пошли дальше, укрытые мягким, теплым мраком, который время от времени прорезали потоки искр или вспышки света из железнодорожного депо. Зулус был доволен разговором. Оба они честно высказали все, что думали, и он не сердился на своего друга.

— Ты хорошо говоришь, Том. Почему ты так долго не женишься?

— Но ведь и ты не женат.

— У меня только шесть коров, а за невесту нужно заплатить одиннадцать.

— А где твоя девушка?

— Я отдам моего первенца твоему, — Коломб снова засмеялся, но теперь более спокойно, словно про себя. — Может быть, моя девушка придет ко мне и без выкупа.

— Я думал, этот обычай никогда не нарушается, даже теми, кто принял христианство.

— С обычаем может случиться то же, что и со старым одеялом. Когда от него остаются одни лохмотья, которые цепляются за ноги и за шею и не согревают тело, пора его выбросить.

На обратном пути они увидели, как из ворот резиденции губернатора, сверкая штыками, вышел на площадь отряд часовых в синих мундирах. Экипаж, запряженный четверкой лошадей в сверкающей медью сбруе, пронесся мимо них в сторону Черч-стрит, и на мгновение в окошке показались два белых лица.

— Удачи тебе, Том, — по-зулусски сказал Коломб и пошел по улице, шаркая подошвами и покачивая плечами.

Глава V ЭФИОПИЯ

Коломб не оглядывался. Он шел мерной ритмичной походкой, и подбитые железом каблуки отчеканивали каждый его шаг. Пройдя два квартала, он свернул в сторону у перекрестка, проворно наклонившись, снял башмаки и быстро пошел дальше. Он снова ожил, вечерняя усталость, казалось, покинула его. Коломб знал, где стоят полицейские патрули, и обходил их проулками, а иногда и перелезая через заборы или шагая напрямик через пустыри. Лай собак словно преследовал его, но стоило лишь прислушаться повнимательнее, как становилось ясно, что этот лай, покрывая грохот колес и отдаленный лязг трамвая, доносился со всех сторон, словно город был на краю гибели и собакам передалось волнение их хозяев. Сигнал, приказывающий погасить огни, уже прозвучал, и пребывание чернокожего на улице считалось преступлением.

Коломб подошел к дому Эбена Филипса совсем не той улицей, что Том, и бесшумно, как ему казалось, вошел в кухню. Однако в узком коридоре показался свет, и в кухне появилась миссис Филипс со свечой в дрожащей руке.

— Почему ты так тяжело дышишь? Тебе пришлось бежать?

— Да, я спешил.

Коломб сел и обулся.

— За тобой кто-нибудь гнался?

— Нет… А кому нужно гнаться за мной?

— Я просто боюсь за тебя, вот и все.

— Бояться нечего, Джози. Я ухожу. Я беру свои вещи. Если я вам понадоблюсь, сообщите Мейм из поселка Виктория. Ты знаешь Мейм?

— Я ее знаю.

Жена Эбена бессильно опустилась на стул у кухонного стола, и в глазах ее, окаймленных темными кругами, появилось выражение отчаяния и страха.

— Значит, ты ни с того ни с сего берешь свои вещи и уходишь? Я знаю, я знаю, что-то случилось.

— Ничего не случилось, Джози.

— Кто этот человек, который приходил сюда?

— Именно тот, кого я и предполагал увидеть: скототорговец, барышник.