Прекрасный дом

Эбен был методистом и не принадлежал к прихожанам Сионской церкви, которая давно стала самостоятельной. Он не был членом секты эфиопов; не был он и зулусом. Но до одиннадцати лет он воспитывался в маленьком зулусском краале, находившемся в шести часах ходьбы от хижины Но-Ингиля, среди густого кустарника, где его называли Узаной, что значит Ничье Дитя. Иногда мальчик думал, что кожа его так бледна потому, что он альбинос, и он напряженно вглядывался в зеркала горных заводей, чтобы выяснить, действительно ли глаза его так красны, как у знакомых ему альбиносов. Позже ему сказали, что он полукровка, навсегда забрали из долины и отправили в миссию. Там его нарекли Эбеном, потому что бог бросил его в мир, как камень, и он получил фамилию Филипс по имени своего белого отца. Миссионеры не позволили ему называть себя Эрскином. Они всегда помогали ему и ставили его на ноги, если дела его шли плохо. Они помогли ему жениться на уважаемой Джози Маккензи, у которой тоже с одной стороны были белые, правда очень далекие, предки; однако она так не тянулась к черным, как он. Эбен бывал счастлив, когда встречал своего сородича из племени зонди из Края Колючих Акаций, но первым чистокровным зулусом, ставшим его другом, был Коломб Пела. Коломб был для него не просто другом, он был его вторым «я», человеком, каким Эбен мечтал стать, независимо от цвета кожи. В миссии Эбен научился играть на фисгармонии; он любил посещать Сионскую церковь и иногда играл для епископа Зингели.

Церковный староста вызвал Коломба на улицу и, положив руку на плетеный столб, на котором висел колокол, тихо спросил:

— Ты привел этого цветного человека?

— Нет, он пришел сам.

— Что ты скажешь, брат Исайя? Можно ли ему доверять? Проповедь касается будущего эфиопов.

— Попросите Эбена сыграть. Он надежный человек.

Эбен Филипс испытывал гордость, сидя перед клавиатурой фисгармонии. Музыка имела такую же власть над молящимися, как вихрь над деревьями в большом лесу: она заставляла их одновременно склоняться единым гармоничным движением. Эбен знал, что они любят слушать гимн — им нравилось целиком отдаваться чувству ритма, словно сердца их начинали биться по-новому. Эбен играл вступление так, как ведущий тенор начинает новый и волнующий речитатив, а когда он нажимал на басы, вся церковь гудела вибрирующими звуками. На улице неверующие язычники останавливались, заслышав, как наполняется музыкой вся долина, и возводили глаза к небу, а дети раскрывали рот, дабы насладиться ею полнее. Певцы начинали раскачиваться в такт музыке; ноги отбивали ритм. Фигура Христа дрожала от игры солнечных лучей, и закрывшим глаза казалось, будто он снова вернулся и парит над ними, как легкая черная птица.

Епископ Зингели очень сердился, когда от шарканья и постукиванья человеческих ног поднималась пыль. Его густой бас направлял поющих; некоторое время он позволял им петь, а затем знаком останавливал Эбена и простирал вперед руки. Гимн замирал на губах; люди опускались на колени и начинали молиться.

Епископ неторопливо руководил молитвой, в которой прежде всего воздавалась хвала Всевышнему. Простым языком он описывал блаженное состояние святых и награды за истинно христианскую жизнь. Слушатели безмолвствовали. Когда он называл имя Иисуса, они отзывались «Иисусе Христе!»

— Послал ли ты своего сына на новые страдания, о господи?

Люди застонали.

— Угнетают ли враги Сиона твоих детей? Удалился ли ты от нас, о господи, когда мы истекаем кровью, когда мы погибаем?

— Покинул ли ты нас, всевышний?

— Оставил ли ты нас на произвол кнута и бича в Египте? Ты ли вложил в руки фараона плеть, подушный налог и принудительный труд, ты ли обрек своих детей на семижды семь бед?

Люди, безмолвно внимавшие описаниям блаженства, теперь яростно зашевелились, а лица их озарились удовлетворением, когда они услыхали о своих страданиях и муках с амвона. Епископ превратил этот поток жалоб в длинное и довольно нудное молебствие, и когда у прихожан в том или ином месте вырывался особенно громкий взрыв гнева или стон, он еще и еще раз повторял те же слова.