Прекрасный инстинкт

— Кон, дом будет подготовлен через несколько дней. Мы все поживем здесь до этого момента. Но завтра я возьму тебя с собой, чтобы подобрать вещи для твоего домика, хорошо?

Он теряет дар речи. Нет, серьезно. Потрясенный, он лихорадочно переводит взгляд то на нашего отца, то на меня.

— Ты больше не ненавидишь папу?

— Нет, Коннер, — я бросаю мимолетную улыбку в сторону отца. — Больше нет.

— И у меня собственный дом?

— Да, — хихикаю я. Больше всего мне нравится наблюдать чистейшее ликование, которое он излучает.

Но затем он дает мне повод полюбить кое-что новое. Коннер поднимает лицо к небу, сложив руки вместе перед собой, и по-настоящему шепчет.

— Спасибо вам, ребята. Я говорю о вас, мама и Бог.

Мужчины и женщины, в возрасте и молодые, обычно стойкие или нет… здесь, на этой веранде, прослезился каждый.

Следующие два дня, пока мы ожидали момента вступления во владение нашим домом — нашим домом! — были периодом, который я сейчас называю «дни возвращения домой». Безусловно, это именно то, что мы все будем делать, но, в большей степени, это то, что я сделала сама. Я вернулась домой.

Моя мама, после смерти, дала мне свободу, чтобы я могла любить, прощать, улыбаться, смеяться и жить счастливо. Насколько это вообще возможно уложить в один день. С Коннером и Кэнноном рядом со мной. Это полнейшее счастье.

Агент по недвижимости любезно согласилась позволить нам быстро сделать несколько снимков, чтобы мы могли начать планировать будущую обстановку. Это было захватывающе, как в «Одиннадцати друзьях Оушена», словно мы только что провели виртуозное преступление — вошли, сделали фото, вышли. Коннер хотел пробраться через потолок и вопил на весь грузовик для большей убедительности, но мне этот план показался не очень удачным.

Теперь мы находимся в Mears Home Makeovers & More, и Коннер уже заполнил четыре тележки. Только для одной комнаты. Я не думаю, что он имеет верное представление о размерах вышеупомянутой спальни.

— И для чего тебе эта древесина? — спрашиваю я, озадаченная лежащими в третьей тележке досками.

— Для крепости, — отвечает он и потрясенно смотрит на меня, растерявшись от того, что я такая бестолковая.

— Приятель, ты не можешь построить крепость в своей комнате. Прости.

Он закатывает глаза и машет руками, очевидно не в состоянии разбираться со мной, и начинает уходить.

— Кэннон, займись сестрой, я сдаюсь!

Я оборачиваюсь и обнаруживаю, что мой мужчина покраснел и задыхается от смеха.

— Ну-ка, просвети меня, Йода, — я теряю самообладание.

— Не принимай всерьез, — он пытается сдержаться и не фыркать от смеха. — Серьезно, нисколько. Но если честно, то Коннер — самый крутой человек. На. Всей. Планете, — я хмурюсь, притворяясь обиженной. — Кроме тебя, сирена, кроме тебя.

— Значит, ты считаешь, что это круто — строить крепость в его комнате? Из самого настоящего дерева, Кэннон. А что случилось с крепостями из одеял?

— На заднем дворе, детка, — подмигивает он. — Крепость будет на заднем дворе.

Ох. Что ж, все это обретает смысл, если правильно объяснить.

— Куда он делся? — я лихорадочно осматриваю магазин. — Что еще ему может понадобиться? — я обвожу руками четыре тележки.

Кэннон сует два пальца в рот и свистит (ведь мы же не на публике или что-то в этом роде), и откуда-то доносится крик Коннера.

— Ряд с краской!

Мы же не на публике.

— Если мы закончили, забери его. Встретимся на кассе, — опустив голову, я иду к кассам другой дорогой.

В этот вечер мы с Лаурой, настояв на том, что Альме стоит посвятить немного времени себе, вместе готовим ужин. Я ничего не могу поделать с надоедливым чертенком на моем плече, убеждающим, что я чересчур тороплюсь, что проявляю интерес слишком рано, но это такое приятное чувство — иметь семью. Ну, или, по крайней мере, ощущать семейную атмосферу. И, может быть, если я начну искать что-то хорошее, то обязательно найду.

Около семи вечера все восемь из нас садятся за стол. Это первый раз, когда я провожу время с тремя детьми Лауры, находящимися дома одновременно, и незамедлительно делаю о них выводы.

Хоуп — просто сокровище. Одиннадцать лет, с белокурыми волосами, серо-зелеными глазами, носиком, усыпанным веснушками, и с писклявым голоском. Я думаю, что, может быть, она так же мной очарована, раз уж потребовала стул рядом с моим и держала свою пухленькую маленькую ручку на моей руке на протяжении почти всей трапезы.

Брайсон. Тринадцатилетний мальчишка, поэтому здесь особо нечего рассказывать. Он довольно привлекательный молодой человек, очень тихий и до крайности культурный, когда о чем-то говорит. Но, на самом деле, пока что это все, что я о нем знаю.