Прекрасный каратель (ЛП)

Он стоял у камина с Николи, и я словно перенеслась в прошлое, в тот день, когда Николи сделал мне предложение. Или, лучше сказать, в тот день, когда папа продал мою матку своему гению.

Отец откинул волосы с глаз и, нахмурившись, посмотрел на меня, рассматривая мою одежду.

— В чем дело? — рявкнул он на Ройса.

Я ответила раньше его.

— Я просто пыталась сбежать, потом мне напомнили, что есть только один выход из этой жизни. Тем же путем, что и мама.

Брови папы поднялись одновременно с бровями Николи, но в то время как папа выглядел разъяренным, Николи выглядел обиженным.

— Прикуси язык, — прорычал папа. — Как ты смеешь так говорить о своей матери?

— Как я смею? — холодно сказал я. — Я твоя дочь. Как ты смеешь, папа. Как ты смеешь держать меня в неведении, как ты смеешь лгать мне снова и снова, как ты смеешь скрывать, кто ты на самом деле.

Папа подошел ко мне, и Ройс встал рядом со мной.

— Сэр, она сильно травмирована после того, как провела время с Ромеро, — тихо сказал он.

Я посмотрела на отца, вздернув подбородок, ожидая, как он отреагирует. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что Николи стоит у него за спиной и держит его за руку. Я нахмурилась при виде этого, потому что я никогда не видела, чтобы он хоть как-то противостоял моему отцу.

— Ройс прав. Ей нужно время, чтобы осознать, что произошло, — твердо сказал Николи, хмуро глядя на меня.

Я стиснула зубы, не мигая глядя на него.

— Я в своём уме. Сейчас я более здраво мыслю, чем раньше. Я прекрасно все обдумала.

Я перевела взгляд на папу.

— Николи знает о том, что ты сделал с Ромеро?

— Какую ложь они извергали? — Папа усмехнулся, но в его взгляде было опасное предупреждение, говорящее мне замолчать.

— Я видела это своими глазами. Они показали мне кадры с камер видеонаблюдения той ночи, когда Эвелина Ромеро и ее сын Анджело были убиты.

Папа ударил меня по лицу, и я завизжала, моя голова откинулась в бок, а кожу обожгло, как в аду. Звук очередного удара заставил меня оглянуться. Николи схватил папу за горло рукой, оттягивая его от меня.

— Знай свое место! — заорал мой отец, отшвыривая его, и положил руку на приклад ружья у бедра.

Николи пристально посмотрел на моего папу, и сжал руки в кулаки, но не сделал ни одного движения. Я была потрясена, что он вообще пытался защитить меня.

— Убери ее с моих глаз, — выплюнул папа Ройсу и, и он схватив меня за руку, потащил к двери.

Я позволила ему провести меня наверх, обратно в мою комнату, и Ройс немедленно закрыл окно. Он запер его, сунул ключ в карман, и у меня сжалось сердце.

— Почему ты делаешь так, как он говорит? — прорычала я. — Я тоже видела тебя на этом видео, Ройс. Я думала, ты хороший человек, но, похоже, ты всего лишь ручная собачка моего отца.

Мои слова были горькими и оставили кислый привкус на моем языке.

Ройс прошел через комнату и толкнул дверь, понизив голос.

— Я сделал много ужасных вещей, Слоан, — сказал он.

— Я никогда не утверждал, что я хороший человек.

— Но я думала, что ты заботишься обо мне. Я думала, что мы друзья.

Неужели и в этом я была наивна? Неужели в мире не было никого, на кого я могла положиться?

Он двинулся вперед, взял мою руку и поцеловал ее тыльную сторону.

— Дорогая Слоан, я твой друг, — прошептал он. — Но если я пойду против твоего отца, он меня уволит, даже убьет. И тогда кто будет здесь, чтобы защитить тебя?

Я сглотнула комок в горле, повернувшись к нему спиной и вырывая свою руку из его руки.

— Я всегда очень любил твою мать, — сказал он мягко, и что-то в его словах разорвало мне сердце, как будто он тянул за нитку, развязывающую шов. — И перед смертью она попросила меня присмотреть за тобой. Она попросила меня сделать все, что в моих силах, чтобы обезопасить тебя.

— Безопасность сделала меня более несчастной, чем когда-либо опасность, — прошептала я. — Я живу в мире монстров, и, может быть, было бы лучше, если бы мне позволили тоже стать одним из них.

Я судорожно вздохнула, не зная, как буду встречать грядущие дни, недели, месяцы. Путь моей жизни был слишком узким, загороженным с обеих сторон.

— Мне искренне жаль, — тяжело сказал Ройс.

— За что ты извиняешься? За то, что я несчастна или что ты помог мне стать такой?

Я повернулась к нему, смахивая слезы, глядя на одного из немногих мужчин, которых знала и любила в своей жизни. Лицо, улыбающееся мне, когда я делала свое первое колесо, руки, толкавшие меня на качели, я плакала, что хочу выше, ноги, на которых я стояла, когда он учил меня медленному танцу. В его действиях было так много доброты, но под всем этим он держал одну из цепей, сковывающих меня.

Он сузил глаза и часть меня пожалела об этих словах. Потому что Ройс в некотором роде бросил вызов моему отцу. Он научил меня стрелять из пистолета и научил меня самообороне. Он дал мне шанс, и это было самое большее, что кто-либо дал мне в этом доме. Вместо того, чтобы всегда быть королем на шахматной доске, он превратил меня в королеву, способную перемещаться по доске и сражаться в собственных битвах. Но этого все равно было недостаточно.