Прелести Лиры (сборник)

Эта версия рассматривалась мною уже потому, что она была вполне сумасшедшей. Люди, придатки своих желудков, заигрались, им стало казаться, что они запросто управляют историей – прошлым, настоящим и будущим. На самом же деле эта мания всемирного величия возникла как следствие того, что человек не в состоянии управлять собой. Собой, своей особой, то есть желудком в душевной оболочке, и, следовательно, всем вокруг себя, он «управляет» бессознательно. Но бессознательно управлять историей – значит, подчиняться все тому же бессознательному. Управлять историей, то есть относительно контролировать ее движение, возможно только с помощью разума.

Разве объяснишь это желудкам в панамах, облюбовавших отель с крысиным названием «Фермонт»?

Но дело не в олигархах, как могло кому-то показаться. 1 % – это предводители всех остальных, и люди вполне заслужили такую элиту. Все думают желудками, только у фарфорозубых он оказался крепче. 99,99 % населения Земли, включая обреченных 80 %, не замечают меня, и по их законам я не существую, меня нет; они превратили меня в песчинку пустоты.

Но и без меня, Льва Романова, ваш мир – пустыня, на песках которой когда-то возник Вавилон, ваш мир – пустота, ибо мысли ваши, произведенные желудком, – ничто.

И я, самый главный враг сильных и слабых мира сего, потомок Хаммурапи, сижу у себя в кабинете и радуюсь тому, что будущее у меня, человека разумного, и у желудка – одно. Отнимешь будущее у меня – сам останешься без будущего. Вы еще приползете ко мне за разумным советом, убогие.

А я еще посмотрю, стоит ли мне делиться властью.

Но это утешало мало.

И я провалился в горячий, рожденный раскаленной пустыней блюз.

7

Рано утром в среду раздался телефонный звонок.

В это время я, приняв душ, наслаждался горячим чаем, новостями из Ирака и иных «горячих точек», волдырями покрывших планету Земля, а также роем смутных фантазий, которые сливались в облако вожделения. Я снял трубку и вкрадчивым голосом доложил:

– Мой ангел, я, старый повеса, впервые ловлю себя на мысли о том, чтобы замужняя женщина, мечта ловеласа, стала моей женой. Подожди, не перебивай меня. Я обожал чужих жен, потому что они гарантировали мне необременительную интрижку. Я наслаждался ими и не уважал их. Мне не надо было любить их, достаточно было любить только себя. Тебя, Вера, я не могу забыть вот уже целый день и две ночи. Мне трудно будет сказать тебе об этом, глядя в твои совсем не серые глаза. Кстати, я вчера только понял, что позавчера заметил это. Твои глаза поменяли цвет, представляешь? Спасибо за внимание. Теперь я готов выслушать тебя. Опять продиктовать адрес? Вера, склероз – это привилегия Будды, тебе еще рановато…

– Лев Львович, вы открыли вчера больничный лист? – раздался из трубки голос Будды.

Теперь я понимаю, что значит гром среди ясного неба. Я даже плотнее запахнул халат: меня будто холодом обдало из разодранной тучи.

– Извините, кажется, моя речь предназначалась не вам, Лариса Георгиевна, и если бы вы любезно прервали меня вовремя, вам не пришлось бы выслушивать столько глупостей.

– Да, я не Вера. Если вы вчера не позаботились о больничном, то сегодня должны заменить коллегу Седлухо, выручившего вас вчера, когда вы симулировали, обманывая очередного мужа и его несчастную жену. С удовольствием хочу сообщить вам, что ваша неявка на работу сегодня станет еще одним поводом для немедленного увольнения. Замену вам мы уже нашли. Ваше место займет Седлухо, мой зам. Желаю удачи, господин повеса.

Голос Будды сменили короткие нудные гудки. Кстати, слушать их было приятнее, нежели мадам Державную. Только трубка знает, как грязно думал я в этот момент о Будде, таких, как она, о подвернувшемся мне под руку муже Веры, о моей паршивой судьбе, об олигархах, Али-Бабе, о самом себе и целом свете ублюдков, способных только бесконечно воевать, но не способных познавать себя.

Что ж, программа и учебное пособие написаны. Почему бы теперь не прирезать курицу, которая снесла положенное количество золотых яиц?

Слишком много золота – это девальвация. В услугах прелестной курицы уже никто не нуждается. Все логично. Займите кресло, пан Седлухо! А еще говорят, что свято место пусто не бывает; по-моему, оно только пустым и бывает.

Святое – значит, пустое.

В этот момент раздался звонок в дверь. На пороге стояла великолепная Вера, сияющее лицо которой в мгновение ока потухло.

– Что случилось? – сразу спросила она.

– Вера, понимаешь, Вера…

Меня потрясла перемена, которая произошла с ней со скоростью света.

Никакой игры. Чистое светлое чувство ко мне. Мой мгновенный порыв к ней. Она обняла меня, и я заплакал, в то же время отчетливо представляя себя персонажем, с глубокой иронией наблюдающим со стороны за всем происходящим. Я упорно не верил тому, в чем был абсолютно убежден.