Прелюдия 11

В приказе упоминалось о возможности высадки подводного десанта, который может подплыть к берегу в скафандрах и бесшумно убрать часовых. Курьер, привезший приказ, добавил, что из Пуэрто-Барриос вышло пять судов водоизмещением десять тысяч тонн с наемниками и их снаряжением. Информация лазутчика подтвердилась и дополнилась важными подробностями. Остаток ночи он спал крепко, угроза извне вернула ему хладнокровие. Это вещи осязаемые, с ними можно бороться. Куба справится и с превосходящими по численности войсками противника, если те не применят наиновейшего американского оружия. Ему вспомнился бой у «Тумбы катро». Для него тревожные сообщения из столицы несли в себе что-то утешительное: раз ему передают их, значит, он из доверия не вышел. Страна в страшной опасности, и в нем нуждаются. Кто станет вспоминать о промашке у Росалеса?

Новый день принес новые тревоги; они скорее запутывали, чем проясняли ситуацию. В море перед сьеррой появились пиратствующие катера контрреволюционеров. Их задача — мешать нормальному судоходству и заставить зарубежных судовладельцев отказаться от выполнения договоров. В десять с небольшим еще одно сообщение: восточнее Кайо-Гелиндо бомбардировщик типа «Айнведер» без опознавательных знаков обстрелял и затопил два рыбацких судна, семь человек утонули. Самая большая опасность для острова — отсутствие надежной защиты с воздуха.

Полтора часа спустя Гавана, к его удивлению, отменила состояние боеготовности. Неужели все это был огромных масштабов блеф, ход американским конем в войне, где побеждают нервы? Вряд ли. Флот продолжал приближаться к побережью, погода отличная, море спокойное, высадиться можно на любом участке побережья. Тем не менее удар будет нанесен не там, где произошли инциденты, эти отвлекающие маневры. Только с началом акции станет ясен замысел врага. Паломино ни секунды не сомневался, что противник решил перейти к оперативным действиям. Но на ближайшие двенадцать часов высадка отодвигается — это как минимум. Опыт говорит, что флот подойдет к побережью под покровом ночи, чтобы выбросить десант в предрассветных сумерках.

При таких обстоятельствах он отдал последние перед отъездом распоряжения. Теперь Паломино считал поездку неотложной, совершенно необходимой. Короткая передышка давала ему возможность привести в порядок свои дела. Но за Ховельяносом его снова охватило сильное беспокойство, он не обращал больше внимания на речи падре Леона, его взгляд словно прикипел к радио-телефону. Наконец он не выдержал и снял трубку. На армейских частотах поймал сообщение из соседней провинции — там заговорщики произвели какие-то взрывы. Приемник в машине мощный. Паломино зажал трубку между плечом и ухом, переводя ручку с частоты Санта-Клары на Матансас и Гавану: повсюду одно и то же, в больших городах вспыхнули очаги контрреволюции. Чего стоят сейчас его личные проблемы, важны ли они? Не лучше ли было бы оставаться на посту? Не будь подначек Рамона, он не поехал бы. А теперь уже поздно, три четверти пути позади. В свете заходящего солнца, спустившегося на крыши домов в Матансасе, въехали они в город.

В Матансасе все выглядело как обычно: тут и там маршируют отряды милиции. Карабины у плеча, в центре города баррикады из мешков с песком, вон счетверенные зенитные установки и зенитчики в серых рубахах при них... Магазины пока открыты. Надо узнать, что происходит!

— В комендатуру! — приказал он.

Даниела подрулила к плоскому, похожему на сигарную коробку зданию зеленоватого цвета. На флагштоке развевалось знамя. Когда он вышел из машины, часовые отдали честь. В коридоре дежурный объяснил Паломино, что состояние боеготовности у них не отменяли. Что это значит? У них-то отменили, выходит, его участку опасность не угрожает? Его томило нетерпение, он подошел к окну, взглянул в сторону моря, откуда ветер приносил запах водорослей. А снаружи черт знает что творилось. Урчали моторы грузовиков, с «джипов» спрыгивали военные, бежали во внутренний дворик, тянули за собой провод, чертыхаясь, полезли на крышу; над головой загромыхали сапоги, на землю полетели катушки с кабелем, от антенн отлетали солнечные искорки.

Дверь широко распахнулась, вошел Фелипе Гомес, команданте, — мускулистый, энергичный, его рубашка цвета хаки выглядела так, будто он проспал в ней несколько ночей.

— Карлос? Ты? Здесь?.. — воскликнул он, протягивая руку. — Не понимаю!

Голос Фелипе наполнил комнату, проходя мимо стола, он небрежно смахнул листок бумаги. Предложить освежающего почему-то не догадался.

— Что у тебя происходит? — спросил Паломино.