Прелюдия беды. Мрак под солнцем. Четвертая и пятая книги (СИ)

— Я Борис Владимирович, помнишь меня? Мы еще на охоту ездили, тебя брали. На тебя подсвинок выскочил, ты еще испугался, деру с номера дал. Ну — вспомнил?

Николай снова не ответил.

— Отец твой где? Ты с отцом был? Отец твой — что с ним?

— Там — выдавил Николай, показывая на машину.

Борис Владимирович бросился к машине — а Николай рухнул прямо тут без сознания. Все-таки то, что он пережил — было слишком…

Он пришел в себя от страшного звука. Какой-то ноющий, берущий за душу, страшный, на одной низкой ноте, то ли крик, то ли плач. Он не знал, что это — но от одного этого звука — становилось дурно…

Он встал с дивана — так и лежал на нем одетым. Подошел к окну, отдернул шторы. И ужаснулся, не узнав, что видит.

Они жили на верхнем этаже, видно было конечно не так, как на последних этажах высоток на Воробьевых горах, где Маринка жила — но все же было видно. Как будто город бомбили — то тут, то там к небу столбами поднимались дымы, превращаясь в серо-бурое облако, нависшее над Москвой. Были слышны и выстрелы — скорее всего на набережной. Негромко, но отчетливо — стучало…

Это не был город, в котором он жил. Это не был город, в котором он любил. Это не был город, в котором он развлекался. Это было нечто чужое, чужое, темное и страшное. Как будто город — до последнего цеплялся слабеющими пальцами за обрыв — а теперь вот не удержался и полетел в пропасть, кувыркаясь, отчаянно крича и ударяясь о скалы. Чужие, которых здесь было слишком много — впервые показали свое истинное лицо и предъявили на этот город права. Город сдался врагу, не сразу — но теперь враг пришел востребовать свое.

Николай отвернулся. Смотреть на это было тягостно и страшно. Он любил Москву, за ее энергию, самоуверенность, здоровую и нездоровую наглость и нахрапистость, всегда возвращался сюда… а теперь видел, что надо бежать…

Он отвернулся. Хотел привычно сунуть ноги в тапки — вдруг понял, что это — тапки отца. Кожаные, он привез их из Германии. Это были тапки отца…

Стараясь ступать осторожнее — он пошел на крик-плач, который он слышал…

В их квартире — было как в нормальных домах, кухня отдельно, а столовая отдельно. В столовой посреди стола лежали автомат, ружье и какой-то незнакомый, хищного вида пистолет — не Стечкин, не ТТ — какой-то иностранный. Было накурено, звук доносился из кухни, которая была безраздельной вотчиной матери. Вход на кухню был завешен чем-то вроде завесы, полые бамбуковые палочки на тонких веревках, они привезли это из Вьетнама. Они привычно зашуршали под пальцами, Николай вошел на кухню.

И не узнал в этой черной лицом, с проседью в волосах и в каком-то старом платье — собственную мать.

На кухне были двое. Один — увидел Николая встал, подошел, обнял за плечи пацана и вывел с кухни.

— Помнишь, что вчера было?

— Э… да.

— Так вот — помни и мсти. Не забывай.

Толерантным — было бы сказать «крепись», по-христиански было бы «и простите им долги ваши, как и мы прощаем должников наших». Но сейчас не было в Москве места, ни для христианства, ни для толерантности — Москва горела.

— Я… буду.

Мужчина строго смотрел на него.

— Обещаешь?

— Обещаю — это Николай сказал уже твердо. Он и в самом деле — помнил все и не намеревался что-либо забывать.

Я знаю свое место и несу свой жребий.

— Мы уходим. Десять минут на сборы.

— Куда?

— Пока во Владимир. Дальше посмотрим.

— Хорошо.

— Поторопись. Мы тебя не бросим, парень, ни тебя ни твою семью.

— И я вас не брошу.

Мужик внимательно посмотрел на него. Потом кивнул.

— Поспеши.

Выехали двумя машинами. Шли быстро…

На центральных улицах — были следы погромов, где Национальная гвардия — черт его знает, видимо в Дагестане, где конкретно полыхнуло. Кое-где баррикады, кое-где сопротивляется полиция, которая уже защищает не людей, а только себя. Не было понятно — где глава государства, куда подевалась вся власть. Основные магистрали были подозрительно свободны но в одном месте их обстрелял снайпер — просто чудом вырвались, тут были рекламные щиты и они сильно закрывали сектор обстрела.

За МКАД — уже пошли пробки. Часть машин просто брошена, прямо на дороге, часть спихнута в канаву, где-то еще есть люди. Москвичи — ринулись на окраины, ближе в своим дачным участкам и коттеджам, где можно было отсидеться. Шепотом передавали места, где было относительно спокойно. Теплый Стан, Ясенево, Наро-Фоминск [173]. Ходили слухи о том, что начали вывозить золотой запас по ветке Метро-2.

Продвигались вперед как могли. Матом, криками, однажды пришлось стрелять в воздух. Когда с Шоссе Энтузиастов выбрались на седьмую федеральную — перекрестились. На то, чтобы выбраться из пробок — потратили чуть ли не целый день.