Прелюдия беды. Мрак под солнцем. Четвертая и пятая книги (СИ)

Никто не обратил внимания на «КамАЗ», покинувший строй машин на разгрузку и поехавший обратно — картина была привычной, раз так — значит так, никто в чужие дела нос не совал, а рынок был забит мешками с рисом и надписью «не для продажи». Николай немного нервничал — он знал, кто в этот день стоял на посту, но могла быть внезапная проверка и тогда — всякое могло приключиться. Но никаких неожиданностей не было — на посту стояли миротворцы из… Замбии что ли. Откуда-то оттуда, черные, что твой сапог и вороватые — готовы стул из-под ж…пы утащить. Кивок головы, купюра в пятьсот евро — и машина прошла…

— Вон у вас тут как… — помрачнел лицом водитель.

— А у нас не так? Сразу направо и по дороге из бетонных плит, пока не скажу.

— Да так же…

Напарник, поняв, что предстоит разговор — демонстративно полез на заднюю полку. Отдыхать.

— Так вы как тут оказались, Владимир Глебович?

— Как-как… Да так и оказался, взводный. Офицеров не нужно стало так много — а ты знаешь, я не прислуживался никогда. Выставили. Помыкался… семью кормить надо, а я — чего умею. Обратился к старым друзьям, они говорят — вакансии есть. Ду ю спик инглиш — и вперед. Ну, выучил кое-как, Лизка помогла.

— Как она?

— Да второй уже. Мальчонка.

— Поздравляю.

Николаю вдруг стало мерзко на душе. Очень. Он никогда не задумывался над тем, что делает он, он был молод и привык, что никакой другой игры кроме грязной не существует. Здесь — он продолжал играть в эту игру… это нельзя было назвать патриотизмом. Частично это было профессионализмом — он хорошо умел делать то, то делал и гордился тем, что он делает, гордость за хорошо выполненную работу свойственна любому нормальному человеку, какой бы работа не была. Частично — это было местью, он был нормальным русским человеком и испытывал гнев и возмущение от того, что произошло на Украине. Он общался с американцами много больше, чем обычный русский военный и не делал из них пугало — среди них были хорошие люди, и даже очень хорошие люди. Вот только их правительство — было полным дерьмом, и они постоянно строили козни против его Родины и он считал, что за произошедшее кто-то должен ответить. Ломая здесь игру американцам, англичанам, французам — он вносил свой маленький вклад в дело победы, он считал, что если не хочешь воевать на своей земле, воюй на чужой, и что рано или поздно появится та соломинка, которая переломит таки хребет верблюду. Дальше — он не задумывался. Но он никак не мог понять — а причем здесь Владимир Глебович и как он тут оказался.

Владимир Глебович был как раз тем русским офицером, о которых слагали песни и легенды, тем, на которого стоило равняться. Он был готов и подняться на пулемет и остаться один, чтобы прикрыть отход доверенных ему желторотых птенцов — призывников, как он это сделал в первую кампанию и чудом жив остался — и в то же время, он был готов истратить последний индпакет на то, чтобы перевязать врага. Он был из тех капитанов, которые были обречены оставаться в этом звании до выслуги, потому что говорили неугодную правду и потому что в их присутствии неловко чувствовали себя полковники и генералы. Для них — он был как отец — он всегда знал, как надо, он был строгим и требовательным — но при этом он был честным, и его строгость воспринималась как необходимость. Николай служил под его началом всего год до того, как уйти в отряд особого назначения — но за этот год он успел проникнуться к этому человеку глубоким уважением. Если Владимир Глебович оказался не нужен в русской армии, настоящей русской армии и вынужден был зарабатывать на жизнь таким образом — значит, что-то совсем неладное творилось с его Родиной, с его страной. Что-то очень неладное…

— Куда?

— Прямо.

Владимир Глебович покосился на своего бывшего подчиненного.

— Чего нос повесил? Прорвемся!

— Так точно, товарищ капитан. Прорвемся. Налево.

В районе семисот домов, вполне уже отремонтированном, русский «КамАЗ» въехал в ворота, которые открылись только тогда, когда машина появилась на улице. Как только машина прошла ворота — двое, с автоматами за спиной бросились закрывать ворота.

Николай открыл дверь.

— Все. Приехали. Вон туда, задом сдавайте.

— Ага.

На крыльцо уже вышел Омар. Полковник Абдалла Омар, это звание он получил уже после войны, но в элитной, тридцать второй бригаде спецназначения Ливии, которой командовал сын Каддафи Хамис — он был старшим лейтенантом, а это не так и плохо. Мало кто из тридцать второй бригады остался жив — а бригаду готовили белорусы, в Марьиной горке. Сейчас — полковник Омар возглавлял отряд особого назначения численностью в полк, подчиненный Высшему племенному совету Каддафа. Отряд назывался — только не падайте — САС!

— Салам алейкум, брат.

— Салам…

Идиот, очки нацепил. Снял бы — рванет, без глаз останешься.

— Как дела?

— Норма.

У Николая и полковника Омара давно установились просто отличные отношения. Вообще то, полковник числился террористом и в Триполи на него лежал розыскной лист — но это был не Триполи, а Сирт. И розыскным листом из столицы тут можно было подтереться.