Прелюдия к большой войне

Чтобы никаких недоразумений не возникало, к английской речи старались вовсе не прибегать. В тех случаях, когда все способы донести до собеседника свою мысль были уже исчерпаны, а он так ничего и не понял, лучше уж было языком жестов стараться что-то объяснить, чем на этой тарабарщине, которая употребляется на Британских островах.

Впрочем, пассажиры друг к другу относились с неким недоверием, старались держаться небольшими группками, а рот при чужаках держать закрытым. В ближнем своем видели только конкурента, боялись, к примеру, что тот тоже едет на край света открыть страусовую ферму, чтобы продавать перья в Париж. Лучше такого ближнего ночью, пока никто не видит, отправить за борт на корм рыбам. Никто и не хватится пропажи, а когда хватится – будет слишком поздно.

Только с группой немцев наладились теплые отношения, ходили друг к другу в гости, пили шнапс, которого у немцев оказалось вдосталь. Немцы говорили о том, что они коммерсанты, но Савицкий сразу же понял, что они такие же коммерсанты, как русские – репортеры. Похоже, что и немцы разобрались, кто такие русские. Сходили они пораньше, в Танганьике, предлагали послать ко всем чертям эту Южную Африку и остановить свой выбор на Восточной Африке.

– Здесь работы непочатый край, – говорили немцы, – а рук не хватает. Страна невиданных возможностей.

– А в Южной Африке золото и алмазы валяются под ногами, – отвечали русские, не поддаваясь на уговоры. – Надо только нагнуться.

– Некоторые нагнулись, теперь других нагибают. И в Южной Африке слишком много британцев.

– Да и у вас они под боком. Сидят в Уганде. Не самое приятное соседство.

– Да уж, запах их гнилой и у нас чувствуется, – тянули немцы. – Ну, настаивать не будем. Когда с делами своими управитесь, то к нам можете заезжать.

Запах богатств манил в бурские республики и разного рода проходимцев. Коренные жители такому наплыву не радовались и относились к переселенцам крайне недружественно. Савицкий с Рохлиным это предчувствовали.

Во влажном воздухе одежда их быстро промокла и совсем не высыхала. Она висела на телах мокрыми противными тряпками, сковывая движение, будто на тебя натянули смирительную рубашку, которыми успокаивают в больницах буйнопомешанных. Будь их воля, они бы ходили по кораблю только в набедренных повязках, как дикие туземцы, кафры, к которым они ехали. Пробковые шлемы, песочного цвета рубахи, штаны, которые носить в этой тропической жаре было гораздо приятнее, чем европейские, они раздобыли еще во время стоянки в Джибути. Савицкий после прогулки по базару шел на корабль, точно на каторгу в Сибирь, такая смертная тоска была в его глазах.

– Вот уж не думал, что тебе так не захочется отсюда уезжать, – сказал ему Рохлин. – Здесь же жить невозможно. Мало кто из европейцев больше года выдерживает, большая часть их быстро на небеса отправляется.

– Да не нравится мне тут совсем, на корабль мне не хочется. Как вспомню про болтанку, так жить не хочется.

В этих тропических костюмах они и искупались в бассейне, который соорудили из брезента на палубе, незадолго до того, как корабль пересек экватор. В Южном полушарии была осень, и чем дальше они шли к югу, тем температура становилась ниже и приятнее.

В бухте стояло на рейде несколько транспортов, огромных и вальяжных, будто плавающие на поверхности киты, а между ними сновали рыбацкие суденышки. Они походили на маленьких рыбешек, которые ждут, что им хоть что-то перепадет от трапезы морских гигантов. На таких суденышках боязно было забираться далеко в море. Никто и не забирался. Не было в этом никакой надобности. Прибрежные воды просто кишели всякой живностью.

– Посмотри, красота какая! – говорил Рохлин, показывая на Лоуренсо-Маркеш – городок, что располагался в бухте.

Приезжих пугали зулусской угрозой. Старые орудия форта были направлены не в море, а в глубь берега, потому что с моря здесь никакой беды не ждали, а только с суши, памятуя, как полвека назад зулусы взяли город штурмом и убили губернатора. С той поры мировая пресса еще несколько раз писала о зулусах, когда они убили наследника французского трона, решившего отправиться в Южную Африку в качестве наблюдателя при британской армии. Еще раз, когда зулусы разбили британский экспедиционный корпус на холмах Исандлваны. Черный дикарь с великолепным плюмажем из страусовых перьев с огромным щитом, сделанным из кожи буйвола, часто появлялся на обложках приключенческих журналов. Теперь любой мальчишка знал, как выглядит кровожадный зулус.

На набережной высились каменные двух- и трехэтажные домищи, а над всеми крышами возвышался католический собор, издали походивший на маяк. Прежде такая роскошь была здесь невозможна. В городе были не дома, а лачуги. Но в последние годы дела жителей Лоуренсо-Маркеша пошли на поправку.

Испытывая врожденную ненависть к своим вечным противникам, буры не хотели продавать добытые в республиках золото и алмазы через Кейптаун, который по-прежнему называли не иначе как Капштад. Пусть уж лучше они в убытке сами останутся, чем на их труде нагреет руки какой-нибудь толстый торговец из Уайтхолла.