Прелюдия к счастью

Тесс убила его, но все еще боялась. Очень боялась. Чтобы решиться на это, ей потребовалось три месяца. Она убила человека, человека, которого когда-то любила. Тесс понимала, что должна была испытывать угрызения совести, должна была чувствовать свою вину. Но все эти чувства прошли. Остался только страх. И желание выжить.

Когда Александр вернулся, он сел на край кровати и принялся, как ребенка, кормить девушку с ложки. Тесс больше не дергалась и не отталкивала его руку, хотя и задыхалась от близости этого человека, слыша, как бешено колотится в груди ее сердце. Она сосредоточила свой взгляд на руке Александра, в которой он держал ложку, двигающуюся то к ней, то от нее. И, хотя это была совсем другая рука, Тесс почти ожидала, что вот-вот эта рука дернется, ударит ее. И она ждала этого, ждала. Но Александр продолжал медленно и методично кормить ее, так больше до нее и не дотронувшись. И вскоре Тесс начала расслабляться, усталость и голод взяли верх над страхом. Проглотив последнюю ложку супа, она решилась взглянуть Александру в лицо.

Встретив его задумчивый взгляд, Тесс поняла, что он тоже разглядывает ее.

Глаза Александра действительно были черными, такими черными, что не видно было зрачков. Эти красивые глаза окаймлялись густыми, черными, как сажа, ресницами. Его тонкое, загорелое лицо избороздили тысячи крошечных морщинок, появившихся от солнца, времени и чего-то еще. В его лице было что-то таинственное, необычное, но все тонуло в черном омуте его глаз. Тесс с трудом оторвала взгляд от лица Александра.

Вдруг Александр стремительно встал, прервав тем самым затянувшуюся паузу. Взяв со стола у окна свой альбом, он направился к двери. У порога он остановился и, обернувшись к ней, сказал спокойным, ровным голосом:

— А теперь поспите, Моn enfant[11], — и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Тесс забылась глубоким, ровным сном, просыпаясь только, чтобы поесть супа или попить воды, и опять засыпала. Когда спустя два дня ее разбудил крик петуха и она села в постели, Тесс не чувствовала уже прежней слабости и резкой головной боли.

Тесс взглянула на круглый холмик своего живота, поднимающийся над одеялом, и нежно погладила его рукой. Ей хотелось услышать, как ребенок шевелится и толкает ее, но она не чувствовала этих движений. «Хотя бы ее болезнь не навредила ребенку…»

Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Тесс потянулась за ковшиком и налила себе в кружку воды. Во рту у нее все пересохло. Волосы были грязные и спутавшиеся. Сморщившись, Тесс подумала, что выглядит она довольно неприглядно.

Она стала размышлять о своем таинственном хозяине. Никого, кроме него, Тесс в этом доме не видела, и ей было интересно, живет ли здесь кто-нибудь еще.

Девушка взглянула на ночную рубашку, которая была на ней. Если он действительно живет один, значит, это именно он…

Дверь открылась, и в комнату вошел Александр. В руках у него была чашка и ложка.

— Bonjour, мадемуазель. Мне кажется, вы чувствуете себя лучше.

Должно быть, этот человек видел ее без одежды. Униженная, Тесс покраснела до корней волос и судорожно вцепилась в ворот ночной рубашки. Она знала, что за люди — художники. А он был и француз. Тесс опустила голову и уставилась на одеяло, страстно желая спрятаться под него.

Но Александр, казалось, не замечал ее смущения. Он подошел к кровати и присел на краешек. Тесс не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. Она продолжала разглядывать крошечные синие стежки вышивки на белом одеяле.

— Как вы себя чувствуете? — спросил ее Александр.

Тесс не могла, никак не могла поднять на него взгляд.

— Гораздо лучше, спасибо, — ответила она и еще сильнее вцепилась в ночную рубашку.

И, как будто читая ее мысли, Александр сказал тихим, спокойным голосом:

— Вы промокли насквозь, мадемуазель, и были серьезно больны, — он пододвинул ей чашку. — Ешьте.

И ушел, не сказав ни слова.

Когда Александр вернулся, девушка уже поела. В одной руке он держал таз, полотенца, платье и белье. В другой же его руке была пара женских туфель. Поставив таз на стол у окна, Александр сложил одежду и полотенца на краю кровати. Направившись к двери, он обернулся и сказал:

— Ваша одежда превратилась в лохмотья, и носить ее уже нельзя, — и, улыбнувшись, добавил: — Я думаю, это подойдет вам больше, N'est-ce pas[12]? Но если вам понадобится ваша старая одежда, чтобы продолжить путешествие, я уже постирал ее для вас.

Тесс смотрела, как за ним закрылась дверь. Продолжить путешествие? Александр сказал это так, будто хотел, чтобы она поскорее ушла. «Может быть, мне уйти сейчас?» — думала Тесс, охваченная паникой оттого, что находится в этом странном, пустом доме, доме мужчины.

Но, размышляя об уходе, она вспомнила горестные и изнурительные дни, которые провела, пересекая Францию пешком. На протяжении трех месяцев своего путешествия она ночевала сначала в приличных, потом в грязных гостиницах, и, в конце концов, когда у нее кончились деньги, она стала ночевать в придорожных канавах.