— Я знаю, — снова сказала Сара. — Это была моя собственная ошибка. Я обманывала себя. Я была влюблена в твой романтический образ, но когда я столкнулась с реальностью, я… я не знала, что делать.
— А теперь знаешь? — Его голос звучал устало, хватка, которой он сжимал ее пальцы, ослабла.
— Все, что я намерена делать теперь, Энтони, — твердо сказала Сара, — это помочь тебе прийти в себя. Если мое присутствие принесет тебе хотя бы малейшую пользу…
— Можешь ли ты в этом сомневаться? Моя маленькая Сара, ты — все, ради чего мне теперь стоит жить. Но будешь ли ты все еще желать меня, если они ограбят меня, лишат меня этого. — Он кивнул в сторону своей правой руки.
Сара заставила себя улыбнуться ему, заговорить легко и беззаботно.
— Уверена, что ты будешь еще привлекательней с пришпиленным к груди рукавом. Тебя станут принимать за героя, вернувшегося с войны.
Энтони отвернулся и закрыл глаза.
— В то время как я просто донжуан, который был достаточно беспечен, чтобы попасться. Моя маленькая Сара, как ты снисходительна.
Его губы сомкнулись, а пальцы сжали руку девушки так сильно, что она едва не вскрикнула. Потом он расслабился и убрал руку.
— Оставь меня, Сара. Мне не так легко терпеть эту боль. Что бы ты обо мне ни думала, я не хочу, чтобы ты вдобавок считала меня еще и трусом.
— Я уйду, если ты этого желаешь. И завтра приду снова.
Сара наклонилась и легонько поцеловала его в щеку. Несколько секунд она стояла, глядя на него сверху вниз, пока Энтони лежал с закрытыми глазами, забыв о ее присутствии.
«Поищи в своем сердце, — сказала Мэри, — пока еще не стало слишком поздно».
Сара последовала этому совету, и слезы полились по ее щекам. Она с ужасающей ясностью поняла, что то чувство к Энтони Бретертону не было любовью и не могло быть. Это была просто детская влюбленность. А теперь ей на смену пришла женская жалость — не более того. И уже было слишком поздно.
Сэр Уильям Торренс сидел у огня в библиотеке, а рядом с его локтем примостилась бутылка портвейна. Левая нога, обмотанная бинтами, покоилась на низеньком табурете. Его лицо было налито кровью, лиловые вены на висках вздулись и бились в такт сердцу.
Сара, сделав реверанс и поцеловав его в щеку, сказала:
— Очень жаль, что нахожу вас не в добром здравии, папА. Вам очень больно?
— Сегодня лучше, — с готовностью отвечал он. — Поскольку я сам взялся за свое лечение, то думаю, что через день-другой буду на ногах. Этот отъявленный невежда Смитсон не может придумать ничего лучше, как лишить меня доброй части крови. А я желаю укрепить свое здоровье добрым количеством вот этого. — Он налил себе стакан портвейна и осушил его. — Стаканчик тебе, моя дорогая?
— Если вы не против, я предпочла бы мадеру. Думаю, вы правы, что отказались от кровопускания, сэр. Мэри Данси пошла на поправку после того, как прекратила это лечение и стала есть больше мяса и пить больше кларета. Правда, — с сомнением добавила она, — Мэри намного бледнее и худее вас и страдала от изнурительной болезни, тогда как…
— Тогда как я ничуть не похож на изнуренного, а? — Отец Сары похлопал себя по животу. — Ты права, мисс. Мне с каждым днем все труднее застегивать пуговицы на жилете. Позвони Фредерику, чтобы принес тебе вина. Давненько мы не пропускали вместе по стаканчику. Я скучал по тебе, моя дорогая. Правда, я мало с тобой виделся, когда ты была дома, но, когда ты уехала, дом стал чертовски тихим. Чем ты занимала себя в Сассексе?
Сара не решалась начать разговор, когда в библиотеку вошел дворецкий. Обрадованная возможностью отсрочить минуту, которой она страшилась, Сара беспечно произнесла:
— Я обо всем рассказала вам в письмах, папА. Большую часть времени я проводила в обществе Мэри, стараясь ободрить ее во время вынужденного отдыха.
— Похоже, ты стала заниматься исключительно больными. Что скажешь о Бретертоне?
— Боюсь, он очень слаб.
Сэр Уильям стукнул кулаком по ручке кресла, отчего дворецкий едва не пролил вино.
— Чертов разбойник! В наше время человеческая жизнь стоит пару гиней. А эти полицейские с Боу-стрит — их никогда не сыщешь, когда в них есть нужда. Они еще не поймали этого парня?
И Сара снова удивилась, как глубоко была скрыта от отца правда. Затем она вспомнила, что в течение нескольких дней он не выходил из дому, да и в любом случае не был завсегдатаем кофеен или клубов, где был известен Энтони. Люди, с которыми он вел дела, были богатыми купцами, не тратившими времени, чтобы обсудить какой-нибудь новый скандал с участием юного аристократа. Если бы он знал правду, как бы он к этому отнесся? Может быть, как предостерегала Сару мачеха, запретил бы бракосочетание и положил конец ее помолвке? Как бы это решение все упростило. Все было бы сделано за нее, и ей бы оставалось лишь повиноваться. Искушение становилось все сильнее, но Сара тут же отбросила его. Перед ее мысленным взором стоял Энтони — беспомощный, страдающий от боли, нуждающийся в ней, как не нуждался никогда раньше.